— Да, и тебе известно, ты значила для меня больше, чем другие женщины. Мы неплохо проводили время. Увы, ничто хорошее не длится вечно, для вечности уготовлены лишь страдания.
— Лайонел, пожалуйста…
Она не договорила, перед девушкой вырос огромный ягуар, припечатавший ее мощными лапами к стене.
Садовая ромашка на толстом стебельке выпала из пальцев и приглушенно упала на пол. Нежные белые лепестки безобразно изогнулись.
А через секунду возле цветка, по стене медленно осело тело, на круглом миловидном лице застыло выражение ужаса, остекленевшие глаза смотрели испуганно, удивленно, и в них, точно в зеркале, навсегда застыла последняя мольба.
Молодой человек приблизился к кровати, нагнулся и выбил одну дощечку в полу, за которой располагался небольшой тайник. Там лежал прозрачный пакет, в нем газетные, журнальные вырезки и другие вещи. На самой верхней иллюстрации были изображены он и Катя.
Лайонел вышел из комнаты, застегивая запонки на рубашке. Когда-то это делала для него Ксана. Она много чего делала и много для него значила. Еще зимой, если бы мог заглянуть в будущее и увидеть, что вскоре прикончит свою любимицу, не поверил бы. Ксана являлась для него чем-то вроде символа, реликвии его дома, его города. Но с тех пор как в его жизни появилась особенная драгоценность, все прежние он без сожаления был готов выкинуть.
Молодой человек почувствовал на себе взгляд и обернулся. Перед ним стоял брат.
— Давно тут? — поинтересовался Лайонел, застегивая рубашку.
— Только пришел.
Лайонел коротко рассмеялся.
— Ну да, ну да, укоризна в глазах, поймал неверного, как я сам не догадался. — И направился в сторону лестницы.
Когда он уже почти поднялся на второй этаж, Вильям очутился рядом.
— Нам нужно поговорить. Так не может дальше продолжаться.
Молодой человек взмахнул пакетиком с вещами Ксаны.
— Я тут похоронил свою любимую служанку, возможно, мне стоит побыть одному… погоревать немножко.
Вильям пораженно уставился на него.
— Что ты сделал? Ты…
— На почве ревности к Кате убрал Ксану. — Лайонел толкнул дверь своего кабинета и, остановившись на пороге, уточнил: — Ты хотел о чем-то поговорить?
Брат моргнул, пытаясь переварить информацию. Лайонел не стал дожидаться его реакции и, пройдя за свой стол, устроился в кресле, кинув пакет с вещами служанки в один из ящиков.
Затем сложил ладони вместе и промолвил:
— Вильям, полагаю, ты так и будешь таскаться за мной повсюду, пока я не выслушаю тебя. Так что, давай, говори, иначе я с твоего позволения или без него займусь своими делами.
Брат решительно прошел в кабинет и остановился у стола, оперевшись на него руками.
— Я хотел…
Его прервал телефонный звонок — заиграла «Альфа» Вагнелиса и Лайонел приложил сотовый к уху.
По мере того как на том конце передавали сообщение, золотистые брови медленно сходились на переносице.
Наконец, Лайонел отложил телефон и резко поднялся.
— Поговорим потом, — раздраженно бросил он.
Из-за режущей боли она не могла шелохнуться. В глазах было темно от яркого света и опустить веки под ослепляющими пронзительными лучами не удавалось. Тело не слушалось, оно точно больше не принадлежало своей хозяйке.
Катя знала, что лежит на операционном столе в железной клетке с толстыми прутьями, как в зоопарке. Стоны и адская боль со всех сторон заглушили музыку в голове и в шуме чьих-то страданий девушке было невыносимо тихо.
Она слышала обрывки фраз, смех, чувствовала насыщенный терпковатый запах крови. Он становился резче, когда один из обладателей белых халатов подходил к клетке вплотную.
Они говорили: «Она красивая», «Новое оружие», «Засада», «Девчонка быстро расколется», «Он придет за ней».
Катя знала, о ком они говорят, кто должен прийти, и от этой мысли ей становилось страшно. Она боялась, что Лайонел примчится и попадет в ловушку, но еще больше она боялась, что он за ней не придет.
О чем он не договорил, когда они виделись в последний раз? Его слова «Я кое-что не рассказывал тебе о Ксане и обо мне» не давали ей покоя. Именно они заставили выйти из дома, когда солнце зашло, и отправиться в город. Впрочем, ей не удалось даже дойти до шоссе, люди Шалаева ждали ее сразу за поворотом. Их прожекторы — новое оружие, как они его называли, за долю секунды обездвижили ее, причинив боль, какую она никогда не испытывала. Прежде чем ее поместили в полностью освещенный кузов машины «скорой помощи» и приковали к носилкам, девушка увидела в траве за деревьями маленькую рогатую головку. Олило был там, все видел, и Катя не сомневалась, что очень скоро ее спасут. Чертенок непременно расскажет все Йоро, а тот позвонит Лайонелу.
Послышались шаги, и в воздухе усилился запах крови.
— Я хочу с ней поговорить, — послышался знакомый голос. Он принадлежал Андрею Шалаеву. Катя прекрасно помнила этого молодого мужчину — черноволосого, с проницательными карими глазами. Зимой он пытался предостеречь ее, просил сотрудничать с его организацией.
Другой голос возразил:
— Рано.
— Она же совсем ребенок, ее обратили несколько месяцев назад, с нее и этого достаточно! — произнес Шалаев.
— А если нет? Снова будем ловить ее? Не для того ты выслеживаешь их уже столько месяцев, чтобы допустить сейчас ошибку.
— Ладно, — сдался Андрей и вплотную приблизился к прутьям. Катя ощущала исходившее от его тела тепло, рот медленно наполнялся тягучей слюной.
— Очень скоро мы поговорим, Екатерина, — обратился он. — Я знаю, ты слышишь меня и понимаешь. И хочу, чтобы ты приготовилась мне отвечать. А пока вспомни адреса, по которым ты бывала за последние месяцы.
Затем оба мужчины отошли, но девушка успела услышать, как человек в белом халате заметил:
— Почему ты решил, будто она сдаст их главного блондинчика? Он так запугал своих вампиров, они готовы сносить любую боль, но не заговорят.
— Эта заговорит, — уверенно заявил Шалаев.
— Вселяет оптимизм, но все-таки…
— Эта девчонка еще куда больше человек, чем вампир. Я просто с ней поговорю… по-человечески и объясню, что мы делаем. Она поймет.
Катя изо всех сил пыталась разозлиться, чтобы почувствовать огненный шар внутри и спалить все вокруг. Но сильнейшая боль не зажигала ярость, она вызывала лишь чувство жалости к себе и жажду слез. Только глаза оставались сухими, их кололо, словно иглами, и внутри, под веками глубоко застряли острые осколки непролитых слез.
Перед мысленным взором проносились места, где она успела побывать, лица вампиров, которые видела, и в этот мелькающий фоторяд постоянно вмешивался один и тот же образ. Худое лицо, испещренное множеством морщин, с яркими янтарными глазами. Старец с длинными седыми волосами в пурпурных одеждах, с перстнем, изображающим герб Тартаруса, на длинным указательном пальце.
И вскоре девушке показалось, чем больше она думает о Создателе, тем меньше чувствует боль. А
