— Не пригодился?
— Пригодился, но не мне. Кто бы сомневался?! Тут вообще со стороны мало, что берут. А если и берут, то сразу своим объявляют. Вы же знаете.
— Ничего, поначалу всегда так бывает, потом тебя обязательно оценят. Пригласят…
— И даже наградят посмертно? — в нем с новой силой прорвалась обида. — Нет, Светлана Борисовна. Все было. Дважды в одну реку не входят. Сам виноват. Не удержался в струе, выплеснули, не заметив. Никто не оценит, никто не пригласит, и никто не наградит. В моде нынче хамы, они на волне популярности. Им почет и уважение. Вон звезда прошла, все расступились. Кто мы для нее? Быдло. А она кто для нас — звезда! Почувствуйте разницу! За что, кстати кипяточком-то обласкал?
— Да бог бы с ним, заживет… — она опять ушла от темы. — Филипп хороший, я его с детства знаю. Он ведь еще в программе 'Шире круг записывался'. Мальчик просто погорячился. Шоу оказалось неудачным, вот и сорвался на первого, кто под руку попался.
— Мальчик? Да ему, перцу болгарскому, скоро пятьдесят стукнет!
— А мне семьдесят, — кокетливо улыбнулась Светлана Борисовна. — так что для меня он совершенный мальчишка.
— Мальчиш-плохиш.
— Зачем так зло? Он поймет, одумается.
— Почему вы прощаете? — шаг Эдика сделался совсем уж черепашьим, — Разве можно такое прощать? Ведь не может же человек чувствовать себя совершенно безнаказанным?! Нельзя так, нельзя!
Она горько улыбнулась, погладив его по плечу:
— Конечно, нельзя. Вы это понимаете, я это понимаю, а им не дано. Мы живем в разных мирах, и эти миры почти никогда не пересекаются. Они параллельные. Помните, Эдик, у Достоевского? Только у маленького человека есть совесть. У тех, кто наверху, совести нет.
— Федор Михалыч-то тут при чем?! — взмолился Эдик. — Вы еще Библию вспомните! Про милость к падшим, брошенные камни и благое всепрощение. Вот вы о совести, Светлана Борисовна, говорите, маленького человека сюда приплели, если так и дальше пойдет, то без гоголевской шинели нам никак не обойтись — все мы из нее вышли — маленькие и большие, порядочные и полупорядочные. Ну, и что с того? Подвели вы теорию под практику. А практика — бац! — и кипяточком по голой душе. Дальше-то как? У хама нет совести, потому что он хам. И разрешая ему относиться к себе по-скотски, вы не только его превращаете в скота, но и себя. Себя, понимаете?! Сегодня вас облили кипятком, завтра — публично дадут пощечину, а послезавтра? Случайно ножик воткнут, или удавку накинут?
Светлана Борисовна остановилась, глядя снизу вверх:
— Все так, Эдик, все правильно. Вы большой умный мальчик. А я маленькая старая дура. Но позвольте вопрос: почему, обличая хамов и осуждая хамство, вы по-прежнему приносите сюда свои сценарии?!
Удар попал точно в цель. Эдик растерялся:
— Но меня, по крайней мере, по морде не бьют.
— Лукавите! Вас бьют не только намного сильнее, но и подлее. Только вы не готовы признать это как факт. Самое страшное, Эдик, в нашей профессии, когда у тебя крадут тебя же. А ты ничего не можешь сделать. Может быть, даже и не хочешь, потому что боишься что-нибудь сделать.
— Почему это я боюсь?
— А вы не уверены, что справитесь с этой системой. Скорее, система справится с вами.
…Дождь подстать настроению. Выйдя из роскошного здания, хотел закурить сигарету, но та мгновенно намокла. Сунул папку под тонкую куртку и побрел к метро. Душила ненависть. Ненависть к дорогим иномаркам и не менее дорогим женщинам. К мужчинам, которые могут себе позволить и то, и другое. К бывшей, с ее умением устраиваться. К главному, с его бегающими глазами. И к секретарше, с ее безразличным видом. Если ты такой талантливый, то почему такой бедный?! Именно поэтому. Сколько себя помнил, судьба всегда над ним смеялась. В первый раз, когда он появился на свет. Отцу шестьдесят, матери почти пятьдесят. Божий подарочек. Первые пять лет по больницам. Капельницы и уколы, которые загоняли пилу мигрени куда-то вглубь, до следующего мучительного приступа. До семи лет Эдик вообще думал, что боль — это нормальное человеческое состояние. Родителям он надоел еще в пеленках. Отпрыск, на которого возлагались такие надежды, почему-то не спешил говорить и ходить, орал все ночи напролет, требуя соску, пока не доорался до грыжи. В больнице поставили еще пару диагнозов: 'А что вы хотели? Поздние роды и все такое'.
Они хотели гениального ребенка. У поздних отцов рождаются гениальные дети. Александр Македонский. Петр Великий, Петр Ильич Чайковский… Примеры, на которые нужно и должно равняться. Правда, если мать младше отца лет на…цать. Последний факт родители Эдика сочли досадной мелочью. Главное — конечный результат. Результат нарекли претенциозным именем — Эдуард. Судьба ухмыльнулась во второй раз. Как не склоняй, все равно плохо и фальшиво. Эдичка — и во рту сразу же становится кисло. Эдик — и мир окрашивается в голубой цвет. Эд — и твое имя снова меняется на непристойность. Так что правильно в песне поется: 'Как вы лодку назовете, так она и поплывет'. Пока он плывет не по той реке и не в той лодке.
Чтобы быть успешным, надо эпатировать, провоцировать и хамить. Много, умело и одновременно. Именно этого требовала эпоха хама. Эпатировать Эдик не умел, хамить было стыдно. Он просто хотел быть телеведущим своего собственного шоу. Собственного — от начала до конца. Но идеи воровали другие — бесчисленные главные и дети состоятельных родителей. Сколько он перевидал холеных девочек и гладких мальчиков, сумевших стать «звездами» только потому, что их кто-то вовремя подтолкнул, куда надо. Ему никто не помогал. Ни родители — из могилы вряд ли получится, ни друзья — дружба не выдержала проверки временем, ни меценаты — где их сегодня найдешь. Конечно, какая-нибудь амбициозная барышня может пойти на риск и дать объявление: 'Ищу спонсора'. Ему же эта дорожка заказана. Разве кто сдуру клюнет на Эдика…
А ведь когда-то… Он вдруг вспомнил свой замшевый пиджак с кожаными модными зарплатами. Пиджак был куплен на первый телевизионный гонорар. Он тогда устроился внештатным корреспондентом. Под пиджаком нейлоновая белая рубашка. Или черная? Все-таки черная. Потел он в ней кошмарно, но все равно носил. Стиляга хренов! Барышни морщили носики — фу, как воняет потом, но не уходили. От звезд никто и никогда не уходил. Это мы уже проходили. Крысы бегут с корабля, только когда корабль тонет. Вот и его лодка-корабль ушла (ушел?) на дно. Ни один Жак Кусто не разыщет.
Как снова стать звездой? Господи, если ты там есть, подскажи: как стать звездой? Молчит. Ну, ладно, не навсегда. Хотя бы на час. А? Подумай, всего-то — звезда на час. Слава на минуту. Черт, пусть под меня, наконец, прогнется этот безумный и подлый мир. Тебе-то это ничего не будет стоить, Господи! Ничего! Но и этот ГЛАВНЫЙ тоже молчит. Сговорились они, что ли? Или не слышат?
Слышат. Из ближайшего ларька звонкий издевательский голос как утешительный приз: 'Кто хочет, тот добьется!'. Сволочи! Он хочет, но у него ничего не получается. Вечный конфликт между верхами и низами. Он очень хочет стать звездой: чтобы девочки снова визжали, увидев на улице, падали в обморок и сами собой в штабеля укладывались. Чтобы деньги не считать. Чтобы вернуться и стать завсегдатаем светских тусовок. Хотя какие в его времена тусовки? Так, 'Кабачок 13 стульев' на польской подтанцовке. И все равно узнавали: 'Ой, а мы вас в прошлом месяце видели за пани Моникой! Второй слева. Вы еще так смешно танцевали твист — ваши ноги разъезжались'.
Слава… Да где ж она слава?! Чтобы с усталой снисходительностью бросать в толпу: 'Истоки моего творчества… Мой новый проект… Глубина бытия'. Имел он эту глубину вместе с бытием! Да, он хочет всего и сразу. Здесь и сейчас. Он хочет, как все. Одержимость? Нет! Идея фикс! Да! Стоп! А в этом что-то есть…
Эдик споткнулся на полпути. Спокойно, Эдуард, спокойно, главное — не спугнуть. Мысль медленно крошились, словно подсохшая глина под твердыми пальцами. Экстремальное шоу. Люди, одержимые идеей фикс. И он, как небожитель, станет вершить их судьбы, даст шанс воплотить эту идею в жизнь. В прямом
