грудь. Сердечко, небось, сейчас как молоточек стучит, неровен час — лопнет от страха.
— Ебата!
Писарь тут же подскочил, демонстрируя похвальную готовность исполнить любой приказ господаря.
— Мужа с женой разведешь, и пусть завтра венчаются, без промедления. Негоже, чтоб ребеночек во грехе рождался.
— Какой ребеночек? — встряла Микаела и вдруг осеклась.
— А такой! Не дал тебе господь детишек, так мать братцем или сестричкой одарит. Пусть и не такая большая радость, но все же!
Микаела смерила мать и мужа ненавидящим взглядом, но промолчала.
— Твое величество! — Ебата не знал, что и делать. — Как же я их разведу? Запрещено ж!
— Где запрещено, там и разрешено, только лаз знать надобно. Священника сговорчивого найди! Станет упираться: пригрози, как умеешь. Но завтра пусть венчаются. Сам на свадьбу приду. Проверю!
— А я? — пухлые губы Микаелы задрожали от двойной обиды. И мужа лишилась, и мать будет счастлива. — Как же я? Позор-то какой!
— А ты не плачь, красавица! — заблажил князь, стальными пальцами ущипнув за румяную щеку. На щеке мигом налился синяк. — Я тебе другого мужа найду — молодого, сильного и верного. А коль засмотрится на другую, ко мне смело беги — сто плетей отвешу, чтоб знал, как от такой хохлатки деру давать!
— Ну, ты и разрешил суд, твое величество! Не ожидал! — признал Ебата, когда просителей свели со двора. — Думал, всех троих вздуешь, а ты их огладил. А ну, как повадятся теперь мужики по тёщам бегать, только их и свищи!
— Это вряд ли, — без тени улыбки ответил князь. — Тёща — товар штучный, ее глупыми словами да бешеной лаской с пути верного не совратишь. За дочку свою жизнь положит. Да еще и кобеля за мудья ко мне приволочет, чтоб по чужим женкам не бегал.
— А здесь тогда что? — скривился Ебата. — Почему мать супротив дочери пошла?
— А здесь, дурья твоя башка, любовь. Знаешь, что такое?
— Чай, не мальчик…
— Говорю ж, дурак. Палку свою где ни попадя бросать, большого ума не надо, — сноровки да желания довольно. Но чтоб за другого добровольно жизни лишиться и о чужих интересах думать прежде своих, иные чувства нужны. За любовь многое можно простить.
— М-да? — недоверчиво спросил Ебата. — И когда зятек с тещей путается тоже любовь? А дочке за что мучения? Хоть режь, твое величество, а не по-людски выходит!
— Мое слово сомнению подвергать?! — взъярился Дракула. — Надо мной насмехаться?! Пшел на конюшню!
Ебата не сделал попытки оправдаться, напротив, постарался, как можно быстрее исчезнуть. По шее Дракулы потекла горячая кровь. Голова внезапно закружилась, губы онемели. Сорвал с куста еще зеленый лист и приложил к ранке.
— И что за день сегодня такой заполошный? Почему не ладится?
Август, твое величество. Август.
2
Говорят, что лучше всего, когда боятся и любят одновременно; однако любовь плохо уживается со страхом, поэтому если уж приходится выбирать, то надежнее выбрать страх. Ибо о людях в целом можно сказать, что они неблагодарны и непостоянны, склонны к лицемерию и обману, что их отпугивает опасность и влечет нажива: пока ты делаешь им добро, они твои всей душой, обещают ничего для тебя не щадить: ни крови, ни жизни, ни детей, ни имущества, но когда у тебя явится в них нужда, они тотчас от тебя отвернутся.
Август месяц для Влада III Дракулы всегда был особенным. Месяц его торжества, месяц долгожданной победы и месяц сладкой, обжигающей мести. Два года назад он, наконец, занял свой трон, доставшийся ему по праву рождения и по праву воина. Слишком он долго ждал своего часа, чтобы теперь отдать Валахию с позором, да еще кому — туркам! Вот и приходилось притворяться, усыпляя бдительность турецкого султана.
Оттоманская империя подобно гигантскому, смертоносному пауку плела свою паутину по всей Европе. В ее цепких лапах уже бились Сербия и Болгария. Да, турецкий султан Мехмед II всегда знал, чего хочет — власти над миром. В глубине души Дракула восхищался стремительностью и прозорливостью, с какой турецкий завоеватель преумножал свои территории.
Для начала Мехмед заключил мирные соглашения с западными соседями, обложив их непомерной данью. Потом двинул войска на Восток, где ему угрожал эмир Карамана. Война затянулась на год, после чего эмир признал превосходство Османской империи и стал униженно молить о мире и торговых связей.
Избавившись от угрозы на Востоке, Мехмед обратился к столице Византии — Константинополю. Более тысячи лет, стоял этот град, прекрасный, желанный и неприступный. Называли Константинополь воротами мира, ведущими в мир богатсва и знати. Ключ к вратам принадлежал Византийской империи, веками укреплявшей свой главный крепость-город. Никому его греки не отдавали, сражаясь до последнего воина, хотя рвались к вратам и готы, и гунны, и арабы, и славяне, и другие народы, но взять Константинополь удалось лишь Мехмеду Завоевателю.
Но сначала пустил тиран пыль в глаза, усыпляя бдительность византийского императора: осыпал щедрыми дарами византийских послов, возобновил с императором Константином XI выгодное для Византии торговое соглашение. Пока послы наслаждались прекрасными рабынями, а Константин посмеивался над глупостью турецкого владыки, сам Мехмед собирал войска. Всего за две недели его армия увеличилась на двести тысяч воинов. Одновременно нанял Мехмед плотников, строителей и прочий мастеровой люд, снабдил их инструментами и пригнал к Поясу Святого Георгия — пристани возле самого Константинополя.
— Дай мне лодок для переправы, — попросил Мехмед византийского императора. Тот не смог отказать столь почтительной просьбе, и дал крепких лодок.
Переправился Мехмед на другой берег. Расставил мастеров по местам, и, не гнушаясь черной работы, стал сам носить камни для строительства замка. И рос тот замок ни по дням, а по часам.
Хоть и долго думал Константин, но тут забеспокоился:
— Зачем тебе замок возле града моего? — спросил он.
— Для торговли богатой, — прикинулся простачком Мехмед. — Купцы, что мои, что твои, едва не каждый день терпят убытки от киликийских разбойников, а здесь им и защита, и приют, и отдых будут. Ты же о чем подумал? Неужто о вражде промежду нами? Для тебя стараюсь, а ты козни строишь. Ай-ай, нехорошо!
И опять поверил Константин Мехмеду. Быстро построили замок, и был он красивым, прочным и высоким, с удобными бойницами, да крепкими воротами. Разное сказывали про подвалы того замка: и что пытали там византийцев, и что оружия и пушек больше, чем людей.
Вновь забеспокоились греки. Послы в спешном порядке были отозваны, но не успели они прибыть в столицу, как пали Месемврия, Анхиал и Виза — последние города, находившиеся под властью Константина.
Тем временем отправил Мехмед доверенных людей к сербам и потребовал от них 15 сотен коней. Нанял лучших корабельщиков, чтоб построили тридцать боевых кораблей, но не на море, а в густом лесу, укрытом от любопытных глаз. Удивились корабельщики, но, зная крутой нрав султана, возражать не стали.
