Я была довольна. До моих уроков с Берронсом оставалось еще сорок пять минут, у меня было время, чтобы испытать свой прибор, и подняться наверх, чтобы освежиться. Не то, чтобы меня волновало, как я выгляжу в присутствии Берронса. Просто на Глубоком Юге женщин с самого раннего детства учат, что когда мир вокруг тебя рушится, самое время срывать занавески и шить новое платье.
У всякого гениального изобретения должно быть красивое название. Для своего изобретения я уже нашла такое. Кому нужен браслет Крууса, чтобы спокойно ходить среди теней?
Я натянула шлем на голову и хорошо застегнула его под подбородком. Он плотно прилегал, так что не мог слететь в пылу битвы. Я могла бы даже сделать кувырок (если бы я умела их делать), и он бы все равно остался на голове. По всей поверхности шлема я приклеила нескольких дюжин лампочек, включающихся от одного щелчка. Скобы торчали по обе стороны и сзади на расстоянии нескольких дюймов, на них я прикрепила спелеологические фонарики, чтобы направить поток света вниз.
Я развела руками и сделала глубокий поклон: Разрешите представить МакНимб!
Включенные лампочки на шлеме создавали самый настоящий ореол света вокруг всего тела до самых кончиков ног. Я влюбилась в свое изобретение. Если бы он не был таким большим, я бы даже попробовала спать в нем. В качестве дополнительной меры предосторожности я одела на запястья и лодыжки полоски ткани на липучках, в которые вшила идентичные лампочки. Все, что мне необходимо было сделать, это шлепнуть по запястьям и лодыжкам, и все лампочки тот час загорались.
Я готова.
Но прежде чем я выйду на улицу, мне необходимо проверить его дома.
Я все включила все лампочки на себе от макушки до кончика пальцев, поспешила к щитку распределения и начала выключать внутреннее освещение магазина. Не внешнее, а исключительно внутреннее. Несмотря на то, что я знала — здание снаружи полностью освещено, мне было трудно заставить себя пойти на это. Боязнь тьмы перешла все разумные границы. Такое случается, когда знаешь, что тень может съесть тебя заживо, если прикоснешься к ней.
Моя рука замерла в нерешительности у последнего ряда переключателей. Это решение далось мне непросто.
Но у меня ведь был МакНимб, и я знала, что он сработает. Если хоть на чуточку поддаться страху, то он полностью поглотит тебя. Этот урок мне преподал Берронс, благодаря Меллису я усвоила его окончательно: надежда придает сил, а страх — убивает.
Я выключила последний ряд. Магазин погрузился в полную тьму.
Я сияла, словно маленькое солнышко!
Я засмеялась. Мне надо было додуматься до этого раньше. На мне не было ни дюйма, который бы не был освещен. Мой орел светил во всех направлениях на добрых десять футов. И я была права: если бы у меня хватило храбрости, я бы смогла пройти даже сквозь Стену из Тени. В таком наряде ко мне не подберется ни одна из этих вампирских тварей, высасывающих жизнь из всего, до чего они могли добраться!
Мой iPod заиграл «И восходит зловещая луна» Криденс Клиэруоте Ревивал, и, опьяненная успехом, я начала танцевать. В моем арсенале появилось еще одно оружие, позволяющее обезопасить меня, и я сама придумала его.
Я закружилась по магазину, изображая, каким сильным бойцом я теперь стану, вооруженная МакНимбом. Я больше не буду по ночам бояться темных переулков. Я перепрыгнула через стулья и устремилась к книжным шкафам. Я наскакивала на диваны, перескакивала через тахту. Я пронзала воображаемых врагов, неуязвимая для Теней, благодаря свечению своего изобретения. В моей жизни не так уж и много места для доброго, простодушного, глупого веселья, в последнее время праздновать-то было нечего. Когда мне это удавалось, я отрывалась по полной программе.
— Надеюсь, что ты сложил все вместе, — пела я, протыкая подушку копьем. Перья взмывали в воздух. — Надеюсь, что ты готов умереть, — я закружилась в ослепительном водовороте света, хорошенько пнула воображаемую Тень по заднице, и одновременно ударила по подставке с журналами. — Похоже, погода будет скверной, — я прыгнула на воображаемую Тень и приготовилась броситься на более высокую…
… и замерла.
В дверях стоял Берронс. От него исходила невозмутимая элегантность старого света.
Из-за музыки я не смогла услышать, как он вошел. Он стоял, сложив руки на груди, прислонившись к стене и наблюдая за мной.
— Око за око… — Я замерла, и выдохнула воздух. Не нужно было и зеркала, чтобы догадаться, как глупо я выгляжу. Какое-то время я с кислой миной смотрела на него, а потом направилась к проигрывателю, чтобы выключить музыку. Услышав приглушенный смешок за спиной, я резко повернулась и одарила его враждебным взглядом. Он, как всегда выглядел высокомерно и скучающе. Я снова пошла к проигрывателю и вновь его услышала. На этот раз, когда я повернулась, уголки его рта дергались. Я смотрела на него до тех пор, пока он не перестал.
Я дошла до проигрывателя и выключила его, когда он взорвался смехом.
Я обернулась.
— Я не выглядела настолько смешно, — резко сказала я.
Его плечи продолжали трястись от смеха.
— Ну, хватит! Остановись!
Он прочистил горло и перестал смеяться. Затем он бросил быстрый взгляд наверх, остановился на сияющем МакНимбе, и вновь рассмеялся. Не знаю, может, все дело в торчащих в разные стороны скобах. Или, может, мне следовало взять черный шлем, а не ярко розовый.
Я расстегнула его и сорвала с головы. Протопала к двери, включила внутреннее освещение, ударила по его груди своим изобретением, и прошла наверх.
— И прекрати смеяться до того момента, когда я спущусь вниз, — бросила я через плечо.
Но я даже не была уверена, что он услышал меня. Он разразился таким громким смехом.
— Может ли Глас заставить совершить тебя те поступки, которые вызывают у тебя ужас и неприязнь? Может ли он заставить забыть все, во что человек верит? — спросила я Берронса спустя пятнадцать минут, когда вернулась вниз. Я заставила его ждать, частично потому, что его смех коробит меня до сих пор, а частично потому, что он вообще-то слишком рано притащился. Я люблю, когда мужчина приходит вовремя. Не рано. Не поздно. Точно к назначенному времени. Это одно из устаревших правил этикета во время свиданий — не то, что бы мы с Берронсом назначали друг другу свидание — но эти правила общие для любой сферы жизни и должны соблюдаться в культурном обществе. Я тоскую по тем временам, когда ценились хорошие манеры.
Я не упомянула ни о его смехе, ни о МакНимбе, ни о моем нелепом танце. Берронс и я — просто профи по части игнорирования всего, что происходит между нами, или имеет хоть какое-то сходство с эмоциями, даже с таким простым чувством, как смущение. Иногда мне трудно поверить, что когда-то я лежала под этим большим и твердым телом, целовала его, только мельком увидев обрывки его жизни. Пустыня. Одинокий мальчик. Одинокий мужчина. Не думайте, что мне никогда не приходило в голову, что, переспав с Берронсом, я бы смогла получить ответы на некоторые вопросы о том, кто он и что он представляет собой. Приходило. Я сразу же прятала эту мысль в ящик с висячим замком. Этому есть миллиарды причин, но объяснять их нет никакой нужды.
— Это зависит от мастерства того, кто применяет Глас и моральной стойкости его жертвы.
Типичный ответ Берронса.
— Поясни, — сухо сказала я. В последнее время я многое узнаю, много читаю.
Как только я вошла в комнату, он окинул меня взглядом с ног до головы. На мне были линялые джинсы, ботинки и обтягивающая розовая майка с надписью «Сочная девочка», которую я приобрела на распродаже TJ Maxx прошлым летом.
— Такая и есть, — пробормотал он. —
