25
Гвен не знала, сколько времени она пролежала на плоском камне. Ее сознание померкло от горя. Когда ощущение реальности вернулось, девушка поняла, что не сможет жить в этом мире, что ей не нужна реальность, в которой Друстана не будет. Никогда.
Как она — блестящий физик — не предугадала, что это произойдет? Почему она оказалась такой дурой?
Она так хотела остаться с Друстаном в шестнадцатом веке, так замечталась об их совместном будущем, что мозг перестал работать в полную силу и она упустила из виду один важный фактор: в тот миг, когда она изменила его будущее, она изменила и свое.
И в новом будущем Друстана МакКелтара никто не заклял. Никто не спрятал его в пещере на долгие века, и девушка из будущего не могла его там найти. А значит, в этом новом будущем, которое они создали вместе, Друстан, который не был заклят, не мог отправить ее в прошлое, чтобы вернуть обратно.
В тот миг, когда шансы горца попасть под заклятие стали равны нулю, реальность словно пружина выбросила Гвен Кэссиди из его столетия. Она вернулась именно туда и тогда, где была до падения в каверну. Белый мост оказался не нужен. Реальность шестнадцатого столетия вышвырнула Гвен прочь, как инородное тело. Как неприемлемую аномалию. Друстана никогда не заколдовывали — а значит, у нее не было возможности попасть в прошлое. И прахом пошли все теории, утверждавшие, что Стивен Хокинг не прав и не существует никакого космического цензора, следящего за тем, чтобы не возникало временных парадоксов. Во Вселенной определенно существует сила, которая следит за порядком вещей. «Бог не любит голой правды», — подумала Гвен, фыркнула и тут же всхлипнула.
Она сжала виски ладонями, внезапно испугавшись, что память тоже исчезнет. Но нет, напомнила ей та часть сознания, которая никогда не переставала быть ученым, память хранит прошлое, а не будущее, поэтому воспоминания о ее реальном прошлом не исчезнут. Она была там, и память о тех событиях стала неотъемлемой частью ее самой.
Ну почему она раньше не поняла, что если спасет Друстана, то навсегда его потеряет? Теперь, оглядываясь назад, Гвен не могла поверить, что ни разу не задумалась о том, что своими руками приближает жуткий финал этой истории. Любовь ослепила ее, и только в ретроспективе стало ясно, что она просто не хотела задумываться о том, что может случиться. Она не позволяла себе думать как ученый и жадно впитывала новые ощущения, став любящей и любимой женщиной.
— Нет! — заплакала Гвен. — Как мне теперь жить без него?
Слезы катились по ее щекам. Гвен посмотрела на каменистую землю внизу, но даже та трещина, в которую она спускалась, теперь исчезла. На северо-восточном склоне горы не было никаких каверн. Наверное, та каверна была как-то связана с цыганами. Может, они сами выдолбили ее, когда прятали тело, кто знает?
Гвен знала лишь одно: даже если она руками раскопает туннель в пещеру, там не окажется спящего горца.
— Нет! — снова воскликнула она.
«Да, — прошептал в ней ученый. — Он мертв уже пять столетий».
— Он пройдет через камни и вернется ко мне, — упрямо возразила Гвен.
Но он не вернется. И ей не нужно было быть ученым, чтобы это понять. Он не мог вернуться. Даже если Друстан выжил после той раны, он не стал бы использовать каменный круг. Она ведь тоже не стала бы этого делать, если бы кто-то сказал ей: «Заверши свои исследования, создай идеальное оружие и испробуй его на ничего не подозревающем человечестве. Только так ты сможешь снова увидеть Друстана».
Она не смогла бы вручить Злу такое оружие, чтобы справиться со своим горем. И горец тоже не сможет. Его гордость и честь, которые Гвен так любила, навсегда разлучат их. Если он выжил.
Гвен уронила голову на камень, вцепилась в свой рюкзак, как в спасательный круг. Она может так никогда и не узнать, выжил ли Друстан после той раны, ведь в любом случае он уже пять столетий как мертв. До этой минуты Гвен не представляла себе, насколько сильным может быть горе. Темная волна накрыла ее, и Гвен расплакалась, уткнувшись лицом в шершавую ткань рюкзака.
Прошло несколько часов, прежде чем она смогла заставить себя подняться и отправиться обратно в деревню. Несколько часов она рыдала так, словно хотела выплакать свое разбитое сердце.
В деревне Гвен поначалу отправилась в свой номер, однако поняла, что одиночества она сейчас не вынесет. Опустив голову и ни о чем не думая, девушка спустилась в ресторанчик отеля, надеясь найти там Берта или Беатрис. Не для того, чтобы поговорить, — она не смогла бы сейчас разговаривать, — а просто чтобы погреться в лучах их доброжелательности.
Гвен остановилась на пороге столовой, моргая от яркого света ламп. «Я не буду плакать», — сказала она себе. Поплакать можно будет позже, вернувшись домой, в Санта-Фе. Там она сможет позволить себе распасться на части, а здесь нужно держать себя в руках.
После путешествия в шестнадцатый век ресторан показался ей странным и чересчур современным. Небольшой камин у южной стены казался крошечным по сравнению со средневековыми очагами, мерцание неоновых ламп и вывески над баром резало глаза — Гвен успела привыкнуть к мягкому свету свечей и масляных ламп. Десятки столов, на которых стояли вазы с живыми цветами, были слишком маленькими для того, чтобы гостям было за ними удобно. Современный мир казался Гвен безвкусным смешением стилей.
Ее взгляд сместился в сторону автомата по продаже сигарет. Она мрачно подумала, что самый сложный этап отказа от курения прошла в шестнадцатом веке. Желание курить прошло, но стремление к саморазрушению было острым как никогда.
Гвен посмотрела на пожелтевший календарь над кассовым аппаратом. Двадцать первое сентября. В этот день она вышла на прогулку. Конечно же, подумала Гвен. В двадцать первом веке лениво ползли минуты, пока она проживала самые счастливые дни своей жизни в Шотландии шестнадцатого столетия.
Она фыркнула, стараясь сдержать слезы. Гвен оглядывалась вокруг. Она была так уверена, что душку Берта невозможно не заметить, что чуть не пропустила одинокую седовласую женщину, которая сидела в дальней кабинке у окна, застыв темным силуэтом на фоне сгустившихся сумерек. В тусклом свете Беатрис казалась такой старой, что Гвен изумленно замерла. Плечи женщины застыли изломанной линией, глаза были закрыты, а руки судорожно сжимали широкополую соломенную шляпу. Снаружи проехал автомобиль, свет фар скользнул по окнам, и Гвен заметила мокрые дорожки слез на ее щеках.
О Господи, Беатрис плачет… но почему?
Гвен торопливо подошла к кабинке. Что могло заставить жизнерадостную Беатрис так плакать и где Берт? Гвен достаточно хорошо узнала эту пару, чтобы понять: Берт ни за что не оставил бы Беатрис в одиночестве, если бы был в состоянии остаться с ней. Гвен покрылась холодным потом.
— Беатрис? — тихо позвала она.
Женщина испуганно вздрогнула и подняла глаза, покрасневшие от слез и полные глубокой печали.
— Нет, — выдохнула Гвен. — Скажи мне, что с Бертом ничего не случилось. Ведь не случилось же? — Девушка поняла, что у нее подкашиваются ноги, и опустилась на сиденье напротив Беатрис. Она взяла ладонь женщины в свою. — Пожалуйста, — тихо попросила Гвен.
— Ох, Гвен. Мой Берти в больнице. — Эти слова вызвали у Беатрис новый поток слез.
Вытащив очередную салфетку, она вытерла глаза, прочистила нос и бросила бумажный комочек на кучку его предшественников.
— Что случилось? С ним же все было в порядке еще… еще этим утром! — Гвен до сих пор путалась во времени.
— Мне тоже казалось, что с ним все в порядке. Ты ушла, а мы все утро ходили по магазинам, и нам было весело. У Берти было… игривое настроение, — с жалкой улыбкой добавила она. — А потом все и случилось. Он вдруг стал неподвижным, лицо стало злым. — От этого воспоминания на глаза Беатрис снова навернулись слезы. — Когда он схватился за грудь, я все поняла.
Женщина яростно вытерла щеки.
— Эти чертовы мужчины никогда о себе не заботятся. Он не проверил ни уровень холестерина, ни давление. Несколько дней назад я с трудом выжала из него обещание, что, когда мы вернемся домой, он пройдет полное медицинское обследование… — Беатрис снова замолчала и всхлипнула.
— Но он жив, верно? — тихо спросила Гвен. — Скажи, что он жив.
— Он жив, но у него удар, — прошептала Беатрис. — Сейчас его состояние стабилизировалось, но врачи пока не знают, какими окажутся последствия. Берти все еще без сознания. Я через несколько минут снова поеду в больницу. Медсестры выгнали меня оттуда подышать свежим воздухом. — Она покраснела. — Я все плакала и никак не могла успокоиться. Думаю, получалось слишком громко и доктору стало не по себе. Я решила съесть тарелку супа и выпить чаю, прежде чем возвращаться, потому и пришла сюда. — Она махнула рукой, указывая на пластиковый контейнер с супом и сэндвичами.
— Ох, Беатрис, мне так жаль! — выдохнула Гвен. — Я даже не знаю, что сказать.
Слезы, которые она так долго сдерживала, хлынули по щекам. Она оплакивала Друстана, а теперь еще Берта и Беатрис.
— Милая, ты плачешь из-за меня? Ох, Гвен! — Женщина пересела поближе, обняла ее, и долгое время они просто сидели, держась друг за друга.
А потом Гвен почувствовала, как ломается что-то внутри. Она спряталась в материнских объятиях Беатрис, и боль захлестнула ее. Как нечестно полюбить так сильно и тут же потерять любимого! Жизнь вообще несправедлива! Беатрис прожила со своим Бертом всего несколько месяцев, Гвен так недолго пробыла с Друстаном… А теперь они обе должны всю оставшуюся жизнь страдать от потери любимых?
— Лучше вообще не любить, — горько прошептала девушка.
— Нет, — мягко возразила Беатрис. — Не смей так думать. Лучше любить и терять. Старая поговорка права. Даже если я больше не увижу своего Берти, все равно мне невероятно повезло. За эти месяцы у нас с ним было столько страсти и радости, сколько иные люди не получают за всю свою жизнь. К тому же, — добавила она, — с Берти все будет в порядке. Если мне придется сидеть у его кровати, держать за руку и орать на него, пока он не придет в себя, я это сделаю. Если мне придется каждую неделю пинками гнать эту упрямую задницу к доктору, учиться готовить без жира, масла и прочих вещей, которые делают еду вкусной, я это сделаю. Я не позволю этому мужчине сбежать от меня. — Беатрис подняла сморщенный кулачок с блестящим обручальным кольцом и погрозила потолку. — Обойдешься пока без него. Он все еще мой.
Гвен рассмеялась и снова расплакалась. Если бы в ее жизни все было так же просто, если бы она могла бороться за своего мужчину так же, как Беатрис борется за своего… Но ее мужчина мертв уже пять веков…
Беатрис очень внимательно на нее посмотрела, и Гвен напряглась. Потом пожилая леди взяла ее за плечи, чуть отодвинула и заглянула ей в глаза.
— Милая, что случилось? — взволнованно спросила она. — Мне кажется, что у тебя тоже какие-то проблемы.
Гвен заправила челку за уши и отвернулась.
— Пустяки.
— Не пытайся меня обмануть, — проговорила Беатрис серьезным голосом. — Берти сказал бы тебе, что если уж я за что-то взялась, то сбить меня с толку невозможно. Ты плакала не только из-за моей беды.
— Но у вас и так столько проблем… — запротестовала Гвен.
