Лукан взял в заложницы его жену, набросил гарроту ей на шею.
— Возвращайся в зеркало, горец. Вернись в него по своей воле, и я сохраню ей жизнь. Пошел. Живее.
Кейон напрягся. Он должен был почувствовать это раньше, но ведь он ни о чем не подозревал. Айе, барьеры, не пускавшие Лукана в замок, были сняты.
Но барьеры, сковывающие магию Тревейна, все еще были на месте. А это значило, что он может заколдовать ублюдка, и тот не сумеет ему помешать.
Кейон открыл рот, и Лукан тут же зашипел:
— Скажи хоть одно слово из заклинания, и она мертва. Я не дам тебе шанса заколдовать меня. Если я услышу хоть один неверный звук, я сломаю ей шею.
Кейон стиснул зубы.
— Тебя это тоже касается, — рявкнул Лукан, обращаясь к Дэйгису. — Если кто-то из вас попытается произнести заклинание, она умрет. Возвращайся в стекло, Келтар. Немедленно. Мне пора передавать золото.
Столетия ненависти и злости захлестнули Кейона при взгляде на человека, который давным-давно украл его жизнь, а теперь угрожал его женщине.
Месть — вот для чего он жил так долго, что в нем почти не осталось ничего человеческого.
А потом появилась его чудесная страстная Джессика.
Когда-то ничего, кроме смерти Лукана Тревейна, не имело для Кейона значения. Не имела значения и цена. Еще недавно, двадцать шесть дней назад, он не желал ничего больше.
Но теперь, глядя на то, как древний враг удерживает в заложниках его жену, Кейон почувствовал, как у него внутри что-то меняется.
Его больше не волновало, выживет Лукан или погибнет. Важно было лишь вырвать из лап ублюдка свою жену и прожить достаточно долго, чтобы спасти ее. Чтобы она увидела рассвет завтрашнего дня и могла жить дальше. Она была его светом, его истиной, его самым сильным желанием.
Любовь к ней заполнила его, захлестнула, и в промежутке между двумя ударами сердца одиннадцать веков ненависти и жажды мести испарились, словно их никогда и не было.
Тревейн его больше не волновал.
Значение имела только жизнь Джессики.
Тихая решимость, неожиданное спокойствие заполнили душу Кейона. Никогда раньше он не ощущал ничего подобного.
— Ради тебя я бы тоже заключил сделку с дьяволом, девочка, — мягко сказал он. — Я бы тоже сделал что угодно. Я люблю тебя, Джессика. Ты моя единственная любовь. Никогда не забывай об этом.
— Возвращайся в стекло, горец! — зарычал Лукан. — Или она умрет. Я не шучу. Быстро!
— Ты хочешь передать десятину, Лукан? Хорошо. Чувствуй себя, как дома. Я не стану тебя останавливать.
Одним быстрым движением он обернулся, снял зеркало со стены, развернулся и бросил его, заставляя вращаться, через пятьдесят ступеней лестницы на холодный мраморный пол.
—
Второй раз в жизни Джесси воспринимала происходящее, как в замедленной съемке.
Признание Кейона в том, что она его единственная любовь, все еще звенело у нее в ушах, а она смотрела, как единственная вещь, способная спасти жизнь ее возлюбленного, летит к неотвратимой гибели.
Она знала, почему он это сделал. Чтобы спасти ее. Тревейн не мог одновременно удерживать гарроту и ловить зеркало. Кейон заставил его выбирать.
Ее муж хорошо знал своего древнего врага. Конечно же, тот бросился за зеркалом. Чтобы выжить сегодня и убить завтра.
Веревка ослабла на ее шее, когда Лукан прыгнул вперед.
Джесси сняла веревку и рухнула на пол, с колотящимся сердцем глядя на происходящее.
Даже если Лукан каким-то чудом успеет поймать зеркало высотой в человеческий рост, она не удивится, когда оно разобьется просто от силы столкновения.
Широко распахнув глаза, Джесси запрокинула голову, глядя вверх. Кейон стоял на верхней ступеньке лестницы, глядя вниз, на нее. В его глазах светилась любовь — такая чистая, такая сильная, что у Джесси перехватило дыхание.
Она смотрела на него, стараясь запомнить каждую черточку. Ей ни за что не успеть добежать до Кейона по этой лестнице, чтобы коснуться его. Обнять его. Поцеловать в последний раз.
Лукан был почти под зеркалом.
Почти.
Джесси вдохнула и забыла выдохнуть. Чудеса иногда случаются. Может, он успеет поймать зеркало, протолкнуть в него золото и Кейон останется жив.
В дюйме от вытянутых рук Лукана зеркало врезалось в пол. Один угол изукрашенной золотой рамы ударился о мрамор.
Темное Стекло разлетелось на тысячи звенящих осколков.
Для Джесси весь мир словно замер и сузился до этих осколков серебра, водопадом сыплющихся на пол.
Жизнь ее мужа была заключена в этих осколках.
Часы начали бить полночь, и воздух вырвался из ее легких с громким всхлипом.
Джесси подняла взгляд на Кейона. Темное Стекло безнадежно разбито. Десятина никогда больше не будет уплачена. Она потеряла его.
На краю сознания маячил страх перед Луканом, который замер, совершенно потерянный, у пустой расколовшейся рамы, посреди озера осколков.
Джесси чувствовала себя так же. Потерянной. Сбитой с толку. Этот день начался с надежды, а завершился отчаянием.
Она, как в тумане, заметила, что остальные МакКелтары присоединились к Дэйгису за балюстрадой и все, как завороженные, смотрят на разыгравшуюся перед ними сцену.
В глазах ее мужа была молчаливая просьба. Джесси знала, чего он ждал.
Она обещала не смотреть на его смерть. Запомнить его своим мужчиной, а не пленником темного колдовства.
Она намеревалась сдержать свое обещание. Правда, не так. Господи, совсем не так!
— Я люблю тебя, Кейон! — крикнула Джесси.
Все, что она могла для него сделать, — это сдержать свое обещание.
Слезы струились по ее щекам, когда Джесси зажмурилась.
28
Открыть глаза ее заставил смех Лукана — после двенадцатого удара часов. Джесси удивленно
