от точки встречи, помогла им сохранить нечто похожее на строй. Но ветер не стихал. Да тут еще объявили, что впереди подлодки. Караван вынужден был сделать маневр, чтобы избежать встречи с ними. В результате они на много миль отклонились от курса и пробыли в море два лишних дня.
На борту 'Компас роуз' кончились запасы свежего мяса и овощей. Пришлось две недели перебиваться чаем и бутербродами с солониной: на завтрак, обед и ужин. Вода проникла через вентилятор и залила кают-компанию. А ближе к носу, в кубрике, был настоящий бедлам: мокрая насквозь одежда, плавающие под ногами предметы. Да и людей набито было там сверх меры. Тарелки с едой постоянно опрокидывались. Шторму, казалось, не будет конца.
Беннета все это не радовало. Теперь он стал самым голосистым в кают-компании. Гнилой корабль, вшивый конвой, сучья погода — темы его бесконечного нытья, За которым, по существу, скрывался страх. Он уже не верил в надежность корвета. К тому же как-то он свалял дурака, пытаясь определить местонахождение. Командир посмотрел на манипуляции своего старпома и, забирая секстан, сказал:
— Оставьте, лучше я сам это сделаю.
Все тянул на себе командир. Для него не было определенных вахт. «Он должен был разбираться с сигналами, устанавливать местонахождение, держать вместе корабли своей части конвоя, использовать все морское искусство, чтобы по возможности облегчить участь 'Компас роуз'. Один вид его высокой крепкой фигуры на мостике всех ободрял. Команда нуждалась в поддержке — он давал эту поддержку, хотя количество часов, проведенных им без сна, достигало уже фантастической цифры,
В конце концов поход закончился. Утром шестнадцатого дня на горизонте показалась неровная темная полоска — это была земля. Отроги Шотландских гор манили к себе. Качка уменьшилась, когда они очутились под прикрытием северного побережья, К сумеркам корабли уже шли вдоль берега. Оставалось, правда, Ирландское море, которое могло устроить им одно испытание… Но и его миновали благополучно.
Так окончился их первый конвой. В ту ночь, крепко пришвартовавшись к причалу, они мечтали только о долгом и крепком сне.
Корвет включили в недавно образованное Ливерпульское соединение отрядов охранения. Центром ВМФ были Глэдстоунские доки, вниз по реке от города. Здесь теснились эсминцы, сторожевики[3] и корветы, которые уже сходили со стапелей в солидных количествах. Лес мачт, группы расхаживающих по причалам моряков, ряды складов и других помещений вдоль причалов — все говорило об увеличении сил отрядов боевого охранения. Но количество и размеры конвоев росли с не меньшей быстротой. Все понимали, что еще долго придется рисковать множеством транспортов.
Более всего стоянка в Ливерпуле устраивала Тэллоу, его дом тоже находился в Биркинхеде, прямо за рекой, напротив Глэдстоунских причалов — домик его вдовой сестры, муж которой умер пять лет назад. Когда бы Тэллоу не возвратился из плавания, комната и хороший прием были для него всегда обеспечены. Глэйдис Белл работала в одной из ливерпульских контор, получая вдобавок и крохотную пенсию. Ей было уже за сорок. Особой красотой она не отличалась, зато характер у нее был прекрасный.
Когда вечером второго дня стоянки Тэллоу вошел в маленькую, освещенную газовой горелкой кухню, ее болезненно желтое лицо осветилось радостным удивлением. Они не виделись уже полгода,
— Боб! Откуда ты свалился, мальчик?
— Да вот, зашли на некоторое время, — сказал он. — Теперь это наш базовый порт.
— Это прекрасно. Ты уже пил чай?
— Чай? — он шутливо подмигнул ей. — Ты разве помнишь такой случай, чтобы я пил чай на борту, когда могу отведать твоей кухни, стоит только переплыть реку?
В дверях раздался смущенный кашель.
— Ах да, — неловко сказал Тэллоу. — Вот, привел приятеля, Глэд. Стармех. С нашего корабля.
— Проходите в комнату.
Она зажгла газ в гостиной. Тесная комнатка оживилась. Это была лучшая комнатка старого, обшарпанного домика. Скрипящие стулья с подлокотниками. Квадратный, черного дерева стол посредине. На полочках — сувениры, привезенные Тэллоу из Гибралтара, Гонконга и Александрии, Тюлевые занавески придавали комнатке уютный вид, но совсем не пропускали в окна дневной свет. С каминной полки важно смотрел с фотографии мистер Белл. Глэйдис оглядела мужчин. Кителя без единого пятнышка, золотые нашивки, отутюженные складки на брюках. В который раз удивилась: как они умудряются держать свои вещи в порядке?
— Ну, как новый корабль? — спросила она брата.
— Он никогда не доживет до старости, вот что я скажу, — подмигнув Уоттсу, ответил Тэллоу. Тот рассмеялся, почесывая лысую голову.
— Да, пожалуй, так оно и есть, миссис Белл. Мы вернулись из тяжелого похода, должен вам сказать.
После первого похода Эриксон обратился с просьбой прислать еще одного офицера. Для старпома и двух младших лейтенантов было слишком много дела. Он официально представил свою просьбу в Адмиралтейство, и там среагировали на рапорт в течение трех недель, что очень удивило Эриксона. Младший лейтенант Морель, как официально говорилось в документах, был назначен на 'Компас роуз' в качестве дополнительного вахтенного офицера.
Морель прибыл прямо с учебных курсов и привез громадное количество багажа, которое всех удивило.
Это был очень приличный молодой человек, корректный и самоуверенный. Даже трудно представить, что он снизошел до такой мелочи, как корвет. В мирное время он служил младшим адвокатом и был порождением Лондона, представлявшего резкий контраст с тем миром, в котором когда-то вращался Локкарт. Морель представлялся ему в черном пиджаке и полосатых брюках, выходящим из своих покоев на Линкольн-стрит, чтобы присутствовать на изысканном ленче в «Савое». Морель был серьезен, медлителен, невероятно вежлив и учтив. В прекрасно скроенной форме он казался более уместным для дипломатического салона, чем для непритязательной кают-компании 'Компас роуз'.
Несколько следующих конвоев были похожи на первый. Отряд «Вайпероса» усилили корветом «Соррель». Вокруг шныряли немецкие подлодки. Другие конвои постоянно натыкались на немцев, но им пока везло: вахтенный журнал не содержал в себе ничего, кроме записей о погоде, которая крепко досаждала 'Компас роуз'. Казалось, что Атлантика разъярена в любое время года.
Они мужали. Они научились обманывать стихию, уклоняться от встреч с волнами. Они научились передвигаться по судну, держась за различные предметы. Они научились спать в каких угодно условиях и в любом положении. Они могли бодрствовать множество часов подряд. Они огрубели, избавились от сентиментальности. Они обнаружили, что можно по-настоящему наслаждаться в спокойных прибрежных водах перед возвращением в родную гавань, В Ирландском море, сделав последний поворот к дому, они начинали чистить корабль и приводить его в порядок. Отдраивались иллюминаторы, вывешивалась для просушки одежда, мебель кают-компании освобождалась от привязи и расставлялась в надлежащем порядке, На мокрых палубах сияло солнце. Перед кораблем играли дельфины и кружились чайки, как бы расчищая ему путь к дому.
Прошли и шесть дней отпуска для половины команды. Из офицеров на борту оставался только Локкарт. На 'Компас роуз' прочистили котлы и сделали мелкий ремонт. Это был первый перерыв в их службе с тех пор, как пять месяцев назад корвет был принят в строй.
Локкарт, Морель и Ферраби сидели в кают-компании, когда, спотыкаясь и покачиваясь, вошел Беннет. Он был пьян. Пуговицы на брюках расстегнуты. Несколько секунд старпом возился у буфета. Все наблюдали за ним молча. Держа в руках стакан, Беннет обернулся и оглядел по очереди каждого.
— Так, так, так… — бессмысленно повторял он. — Хорошенькие пай-мальчики. Все вернулись из отпуска вовремя… И как вы только смогли оторваться от своих баб?
Ему никто не ответил. Он качнулся и опрокинул содержимое стакана на китель.
— А вы, общительный негодяй, а? — Беннет воинственно посмотрел на Локкарта. — Что здесь было, пока я отсутствовал?
— Ничего.
— Вы небось только и делали, что бегали не берег. — Он отхлебнул огромный глоток виски и закашлялся. Взгляд его остановился на Ферраби и Мореле. — А вы, женатые женатики… — он потерял нить мысли, умолк, но затем продолжал:
