Эллен посмотрела на отца.
— Я думала, он тебе не нравится.
— Он мне не нравится, потому что недостаточно хорош для тебя, — ответил Харрисон. — Но если уж вообще кто-нибудь тебе подходит, так это он.
— У него нет денег.
— И у меня их не было.
— И он такой серьезный.
— Нашему сегодняшнему обществу не помешает немного серьезности.
— И он такой мямля. — Она повторила это слово с видимым удовольствием.
— Что именно ты имеешь в виду?
— Я имею в виду, — непоследовательно ответила Эллен, — что он не умеет сопротивляться, позволяет мне делать все по-своему.
— Это что, преступление?
— Хуже. Это занудство.
Наверно многие видели, как моторка покинула гавань вскоре после ленча. Нет, Эллен Харпер Харрисон была не той девушкой, которая могла скрыться незамеченной. Но двое мужчин наблюдали за ней особенно внимательно. Ее отец махал рукой и кричал: — Будь осторожна! — и она отвечала ему: — Все будет в порядке, я поплыву только вверх по реке позагорать. Хоакин Барзан тоже наблюдал за ней, стараясь не смотреть на другую лодку, стоявшую на якоре посередине реки. Эту лодку он теперь узнал бы среди сотни других.
Он хотел снова спросить о дне отплытия яхты, но не посмел. Придется подождать удобного случая… Сам того не замечая, он дрожал, и для этого было несколько причин, целый клубок мучительных переживаний. Он ненавидел всех на яхте. Он был здесь жалкой собакой, а не человеком. Они называли его «Джо», а его настоящее имя было Хоакин, гордое имя. Он злился, боялся и завидовал. Но, кроме того, он был жаден.
Пускай, думал он, спускаясь в камбуз к немытой посуде, пускай смеются, пускай презирают. Его время еще придет, а когда оно придет, его доля составит пятьдесят тысяч долларов. Пятьдесят тысяч долларов янки. Пусть тогда и над этим посмеются.
Три долгих дня с рассвета и до заката трое мужчин в катере наблюдали за тем, что происходит на яхте. Каждый день они меняли свой наблюдательный пункт, иногда поднимаясь выше по реке, иногда бросая якорь на мелководье около острова Дорваль. Но все время они стояли так, чтобы ясно видеть большую яхту. Таким образом, Пэкстон имел возможность получить детальное и совершенно точное представление о распорядке дня на яхте.
В восемь часов Джо спускался на берег и возвращался с небольшими пакетами. Возможно, он нес молоко, почту или то и другое. Он всегда смотрел в их сторону, но ни разу не подал никакого знака. В девять Джон Харпер Харрисон завтракал под тентом на палубе. Он всегда был один и с подчеркнутым вниманием читал газету. Между десятью и одиннадцатью появлялась его дочь, останавливалась поболтать с отцом и уходила на берег погулять. Примерно с полдесятка людей — преимущественно молодых мужчин — собирались на яхте ко времени ленча. Это — из-за девушки, — объяснял Пэкстон, а Дино, целуя кончики пальцев, добавлял: «Ну, она знает дело, представляю, какое удовольствие…» Гости оставались выпить, а иногда и на ленч.
После ленча всегда происходило одно и то же: спускали маленькую моторку, и девушка уплывала вверх по реке на свое любимое место, где загорала. Она никогда никого не брала с собой. Лодку она вытаскивала на песок где-то в уединенном месте в четырех или пяти милях от яхты. Она всегда оставалась там одно и то же время, примерно три часа. (Дважды они незаметно следовали за ней, однажды остались на якоре, ожидая ее возвращения.) Когда она возвращалась, под тентом на палубе снова собирались гости. После захода солнца на «Стригущей волну» зажигались огни, и трое на катере кончали свою вахту и отправлялись туда, где жили, вверх по реке в деревню Пойнт-Клэр, где находился причал для яхт. Там они ставили катер на прикол, садились в свою машину и возвращались в мотель.
Через три дня, прошедших без всяких действий и без каких-либо объяснений со стороны Пэкстона, Дино прервал молчание и наглым тоном спросил:
— Ну что, составил план, Пэкс?
— Возможно, — кратко ответил Пэкстон. Он лежал на кровати в мотеле, потягивал виски и смотрел в потолок. Дино расположился на другой кровати. Керли сидел в кресле и возился с какой-то деталью мотора катера, нуждавшейся в небольшом ремонте.
— Когда же мы начнем? — спросил Дино.
— Когда будем готовы.
— Я уже готов, — сказал Дино, — можешь меня попробовать.
Керли Бейтс презрительно фыркнул, как может фыркнуть даже самый малорослый кокни в ответ итальянцу, какого бы роста и телосложения тот ни был.
— У тебя жар и насморк? — спросил Дино воинственно.
— Нет, мне не жарко и не холодно, — презрительно ответил Бейтс. — Я видел, как ты смотрел на девушку, когда она загорала. Если у тебя такие мысли, мы лучше обойдемся без тебя.
— Я мужчина! — величественно провозгласил Дино.
— Ты… — начал Керли Бейтс.
— Прекратите! — рявкнул Пэкстон, не сводя глаз с потолка. — Я думаю.
Наступило молчание. Керли Бейтс закрепил винтик на одной из катушек с проводом. Дино расслабился. Потом Пэкстон сказал:
— Нам нужно снова связаться с Джо. Для верности.
— На этот раз лучше поезжай ты, Керли. Дино уже слишком много околачивался вокруг яхт-клуба. — На мрачном лице Пэкстона отразилась работа мысли — он составлял план и отдавал распоряжения. — Поезжай в машине и свяжись с Джо. Если у него есть хоть капля ума, он будет слоняться поблизости от яхты. Но оставайся в тени деревьев, где темно. Если он сможет получить выходной, привези его сюда. Если не сможет, спроси, нет ли у него новостей, знает ли он наверняка, когда они отплывают.
— О'кей, начальник, — ответил Керли.
— И смотри, чтобы тебя не заметили, — добавил Пэкстон. — Помни, у них есть сторожа. Старайся не попадаться на глаза.
— Давай, лучше поеду я, Пэкс. Я больше похож на члена яхт-клуба, верно?
— Ты больше похож на дерьмо собачье, — сказал Бейтс, надевая пиджак. — Не беспокойся, начальник, я привезу его.
Хоакин Барзан чувствовал себя неуютно. Яркий свет в комнате мотеля резал ему глаза. Взгляд Пэкстона был слишком пристальным, слишком пронзительным. Презрение Дино — слишком явным. Только Бейтс вел себя доброжелательно и по-дружески. Но Керли Бейтс был здесь такой же жалкой собакой, как и он сам.
— Давай выясним это окончательно, — в третий раз повторил Пэкстон. — Знаешь ты наверняка, когда они отплывут?
— Послезавтра, — ответил Хоакин. — То-есть, я так думаю.
— Думаешь?
— Я уже два раза спрашивал, — подавленно ответил Хоакин. Ему казалось, что самый воздух комнаты был пронизан презрением и недоверием, как будто, что бы он ни говорил, эти люди поверят этому только наполовину.
— Я боюсь спрашивать еще раз.
— Чего боишься? — спросил Дино.
— Слишком много вопросов, — ответил Хоакин, — вызывают подозрение.
Дино фыркнул. — «Слишком много вопросов», — передразнил он. — Как ты думаешь, зачем мы
