римских лунных ночей, когда начинает казаться, что над миром царит покой, и еще — что я уже не такой молодой и быстрый, как когда-то. Это случилось, когда я пересекал Кампидоглио, площадь перед ратушей, которую спроектировал для Рима Микеланджело. Было поздно, большая площадь, вокруг которой расположились археологический музей и старый дворец, где заключались гражданские браки, была безлюдной, и лишь влюбленная парочка медленно прогуливалась в сторону римского форума.
Я обогнул бронзовую копию статуи Марка Аврелия, что возвышалась над площадью и была развернута к длинной и широкой каменной лестнице, круто спускавшейся к улице внизу.
Я его не видел.
Позже я понял, что он, вероятно, шел за мной от дома Лютера и, догадавшись о моем маршруте, незаметно обогнал меня. У начала лестницы росли кусты, там он, должно быть, и ждал, поскольку краем глаза я успел заметить момент нападения, когда я подходил к лестнице.
С огромной силой он набросился на меня из-за спины и нанес удары ниже талии и выше колен. В футболе это означает «подрезать», но на верху каменной лестницы это был удар убийцы, после которого я полетел вниз.
Может, мне удалось бы удержать равновесие, но я качнулся вперед, споткнулся о невидимую преграду, опрокинулся и, словно тряпичная кукла, полетел в темноту. На следующий день Лютер обнаружил остатки прочной рыболовной лески из моноволокна, привязанной к одной из каменных балюстрад.
ГЛАВА 12
Вот уж действительно встречают по одежке. Слоняясь вокруг папских апартаментов в потрепанных, обрезанных до колен джинсах и футболке, Треди мог сойти за пригородного жителя средних лет на уик-энде. В белой мантии солнечным воскресным утром он соответствовал всеми узнаваемому образу папы римского. Еще папа походил на футбольного полузащитника, так как был высоким, поджарым мужчиной, державшимся с телегеничным изяществом и уверенностью. Приветствуя людей на площади, похожей на съемочную площадку в Трастевере, округе Рима, Треди возвышался над своей свитой и верующими, которые пришли его поприветствовать.
—
Один из самых важных и почтительных титулов папы — епископ Рима. Умные папы всегда об этом помнят. Конечно, на то есть и священная причина, но помнят еще и потому, что римляне, кем папы с гордостью себя считают, — самый сильный и народный союзник, который только может быть у понтифика. Святой Поляк, актер в начале жизни и превосходно державшийся на публике папа, все свое неординарное правление тщательно полировал полученные им римские верительные грамоты. Большинство воскресений, в ленивые сонные часы завтрака, по утрам между восемью и полуднем он посещал свою римскую паству. Это была всегда пышная церемония: колокольный звон, дым фимиама — но послание
Треди соблюдал эту традицию. В то утро на Трастевере он отслужил мессу для толпы, слушавшей стоя в барочной приходской церкви, которая, похоже, редко когда по выходным собирала и сотню прихожан. Треди пришел в униформе класса «А»: ангельски-белой, от круглой
Папа легко двигался вдоль металлического ограждения, останавливаясь через каждые несколько метров, чтобы поговорить с людьми, ответить на вопросы и задать их. Люди выстроились в три-четыре ряда, поэтому у каждого был шанс как минимум пожать папе палец. Одна молодая женщина протянула маленького ребенка; пожилая дама вслед за ней поспешила пролезть вперед с отвратительной декоративной собачонкой. Треди благословил обеих. Пройдя немного дальше, он уговорил маленького мальчика бросить ему футбольный мяч и ловко отбил его обратно головой. Вы словно присутствовали на фестивале под названием «Мне нравится реклама папы».
Брата Пола это полностью устраивало, ибо я был счастлив просто находиться там. И к счастью, Треди не успел развенчать всех святых, потому что не представляю, что еще могло меня спасти там, на лестнице. Я катился вниз по длинному каменному лестничному пролету словно шар в боулинге, ступенька за ступенькой, одна жестче другой.
Чернота.
Полицейские обнаружили меня без сознания на третьей четверти пути вниз. Наверное, они отвели бы меня в участок, приняв за пьяного, но в бумажнике у меня лежало ватиканское охранное свидетельство, и они поступили иначе: вызвали «скорую помощь». Удивительно, но я ничего себе не сломал, однако мне пришлось несколько дней пролежать в черно-синем коконе боли. Пока Лютер суетился, а доктора проверяли, нет ли у меня сотрясения и внутренних повреждений — тихо, больной, лежите спокойно! — я то забывался в тревожном сне, то погружался в нелегкие размышления.
Физическое повреждение. Психический ущерб. Один. Два. Мое прошлое — этот тонкий шрам мучительной ярости, безумия и смерти, который я получил в Майами, — настигло меня в Ватикане.
Тело было разбито, но разум ясен, как никогда. Этот подонок убил Джимми Кернза, так все и было. Теперь моя очередь. Я испугался. За себя и потому, что Треди тоже мог оказаться на линии огня. Разве американцы не предупреждали его? Может ли эта угроза исходить от тех самых наркобаронов? Им было за что ненавидеть его — не меньше, чем меня. Неужели мы столкнулись с двумя половинками одной опасности? Треди был призовой мишенью для любого, жаждущего отомстить или попасть в заголовки газет, но он жил в сердце тщательно разработанной системы, обеспечивавшей его безопасность. Сначала они поохотятся за мелкой рыбешкой, а не за китом.
Я жил один. Легкая добыча. Вот почему я испугался. Когда-то я был быстр и молод. Теперь я псих, слепленный на скорую руку и облаченный в новую одежду. Неудачник, променявший драку на церковь, свой значок полицейского — на воротничок служителя церкви, насилие — на слабо помогающую молитву. Человек, что охотится за мной, будет жесток, быстр и решителен — мачо, подогреваемый местью, сжигаемый гневом.
Мы будем играть на моей территории, но перевес всегда останется на его стороне. Может, ему удастся расправиться со мной. Пусть так. Но если он совершит малейшую ошибку, я убью этого ублюдка.
В то воскресное утро на Трастевере я еще ощущал приступы резкой боли, но все части тела двигались более или менее в одном ритме. Чтобы убедиться в этом, накануне я даже дважды обежал трусцой Ватикан. Я стоял на не занятой толпой большой площадке, зарезервированной для прессы; в основном для ватиканских фотографов вперемешку с предупредительными штатными корреспондентами. Пришли Тилли и Мария, а также два репортера из Европы, с которыми я имел шапочное знакомство.
Я перебросился несколькими словами с дамами, но профессиональная часть моего естества оценивала степень безопасности Треди. Впереди папы шли двое ватиканских полицейских в штатском из службы безопасности, за ними и немного впереди папы — Диего Альтамирано. Он улыбался, но его глаза терпеливо и внимательно вглядывались в толпу. Треди говорил, что его новый молодой помощник — специалист по бою без оружия, и я мог этому верить. Но мне было интересно, не прячет ли он пистолет под курткой своего черного костюма. Еще двое переодетых ватиканских полицейских довершали зону безопасности вокруг Треди. Я знал также, что несколько молодых полицейских, переодетых в джинсы, рассредоточены по площади. В глубине толпы вышагивал высокий чернокожий человек в сером монашеском
