уступам.
Тяжело дыша, с красным от напряжения лицом, Рико опустился надо мной на одно колено. Последнее, что я помню, это как Рико выдернул из-за пояса пистолет и как красиво блеснули на нем солнечные лучи, прежде чем Рико ударил им меня по голове.
ВАТИКАН
ГЛАВА 17
Трясущейся рукой я поставил чашку с кофе на блюдце. Папа стоял надо мной, положив руку мне на плечо.
— Ты в порядке,
— В порядке, я в порядке, — соврал я, пытаясь прийти в себя. Лишь некоторое время спустя я смог рассказать ему, что чувствовал. — Ты знаешь, что я пойду с тобой до конца. И если почувствую, что моя хватка начинает ослабевать, то попрошу Ивановича нафаршировать меня, как индейку, теми чудесными голубыми пилюлями.
Треди улыбнулся. Он знал все о безумствах и голубых пилюлях. Он забрал меня с той скалы в вертолет, на котором прилетел, и, наверное, сотворил чудо. Без каких-либо расспросов, без признания в убийствах я был доставлен в лечебницу, находившуюся под патронатом церкви, где-то в лесах на границе между Соединенными Штатами и Канадой. Тогда я был Пол, просто Пол, и с тех пор так и остался Полом. Не думаю, что кто-то знает обо мне больше, потому что я был очень неразговорчив. Я проводил бесчисленные часы с врачом по имени Дженнифер, единомышленницей Ивановича, у которой был чопорный черный пучок волос и очки в роговой оправе.
Она помогла, но я все равно не рассказал ей всего. Я много читал, гулял по лесу, думал о вещах, на которые у меня раньше не хватало времени. И прежде всего — о Боге. Джимми Кернз, которому я благодарен, был моей связью с прошлым. Он звонил мне минимум раз в неделю, и иногда — чудеса техники — вместе с ним на линии оказывался Рико, хотя один из них был в Майами, а другой в Ватикане. Зима оказалась суровой, но я не прекращал прогулок, а в середине короткой и прекрасной весны примчался из Майами старина Джимми.
Широко улыбаясь, как он это умел, Кернз вручил мне конверт.
— Твой билет на свободу, дружище Пол.
Это было больше чем реабилитационное заведение. На этот раз я оказался в убежище-палаццо под управлением католической братской общины в горах северной Италии. Я рубил лес, работал, много читал в готической библиотеке. Именно там я впервые увидел Ивановича, и там же, когда Рико в очередной раз навестил меня, я сообщил ему, что хотел бы кем-нибудь стать. Прошло еще немало лет учебы и размышлений в разных местах, прежде чем я очутился в Ватикане в черном, почти священническом облачении, попивая чай с моим другом, тогда еще кардиналом, который, совершенно того не ожидая, но, по-моему, в душе радуясь этому, однажды стал папой.
— Посмотрим, сможем ли мы свести все воедино, — сказал папа. — Расскажи мне все, что ты знаешь о Карузо.
Я подробно рассказал о расследовании гибели Карузо, один бессмысленный шаг за другим, рутина, свидетели, в общем, все. Папа слушал внимательно и лишь один раз прервал меня, вытащил из кармана своей белой рясы серебряную ручку, попросил произнести имя по буквам и сделал короткую запись.
Я сказал:
— Видаль хотел меня видеть. Ты не знаешь, что такое он узнал в Южной Америке?
— Он хотел поговорить о семье Кабальеро. Я сказал ему, что тебя это особо интересует, — спокойно сказал папа.
Цель вошла в перекрестье прицела, палец напрягся.
Папа объяснил:
— Из того, что он смог узнать здесь по телефону и компьютеру, Видаль сделал вывод, что Кабальеро снова в игре. Я послал его в Южную Америку выяснить все наверняка. А вот что он обнаружил.
Мягкое нажатие. Спуск.
— Кабальеро — это история.
Чудесное облегчение.
— История.
Папа сказал:
— Похоже, что нет. Может, это женщины.
— Что касается «Ключей», то не вижу связи. С чего это наркобаронам опекать кучку религиозных фанатиков? Они даже не знают, какой рукой креститься.
Папа налил мне и себе еще кофе.
— Пол, все с самого начала было связано с «Ключами», — со вздохом сказал он. — Начало было вполне невинным, но потом они превратились во враждебное мне движение, опасное для будущего и единства всей церкви. Полагаю, их цель — расколоть церковь и в конце концов получить контроль над неуступчивой авторитарной ветвью, которую они хотят удалить из Рима — от меня. Боюсь, что на истинных верующих, включая здешних лидеров «Ключей», оказывают влияние как агитацией, так и деньгами.
Треди мерил комнату шагами, взгляд его был холодным, голос — напряженным.
— Представь себе, какая это удача, не просто наркотики, а ситуация, когда банда преступников из-за кулис контролирует мировую сеть воинствующих христианских фундаменталистов. Они знают, что я стану бороться с ними до последнего. Может, для следующего папы они не будут представлять такой угрозы, или он сам не будет им опасен.
Он допил кофе, большие руки осторожно держали тонкую бело-голубую чашку.
— Я послал двух друзей, хороших священников, добыть информацию. Грех самонадеянности и неосведомленности. Мой грех. Они были умны, храбры, а я послал их на смерть, прости меня Господь.
— Рико, я…
Папа переживал.
— Я продумал все, Пол. Карузо — человек спокойный; они знали, что он мой друг, и он уверил их в том, что я симпатизирую их взглядам. Он писал экстремистский бред, который они поспешно печатали, думая, что это могут быть мои мысли. Карузо стал их тайным оружием, но и моим тоже. Он рассказывал мне обо всем, что узнавал о «Ключах», и когда я буду готов, то смогу нанести им удар как еретикам, за все, что он писал.
Густаво Видаль, упокой Господь его душу, был мистер «Тайный агент». Он знаменитость, и «Ключам» нравилось, что он на их стороне. Они позабыли обо всех его убеждениях, касавшихся социальной справедливости. Наш дружище Видаль улыбался, слушал и наблюдал. Но он был моим человеком. Он никогда ничего не забывал и прекрасно чувствовал себя среди чисел. Так, с двух сторон, мои друзья проникли в «Ключи» и пустили им кровь.
Папа продумал все. Но он не планировал, что может произойти убийство.
— Они мертвы, и я в ответе за это. Словно я их убил, Пол.
— Нет, Рико, нет, — я тщетно старался его успокоить.
В глазах папы стояли слезы. Крошечная чашечка с треском лопнула в его кулаке. Остатки кофе забрызгали белую мантию и персидский ковер, но, казалось, он этого не заметил.
