не работала, у меня никогда не было секса, и я не много знала о том, что называлось миром; правда, продлилось это недолго. И вот она я, успешная журналистка-международница и самая классная любовница на борту самолета папы римского. Неплохо, а?
— Здорово.
Было неважно, что я отвечу, потому что я понимал, к чему она клонит.
— А теперь ответь, Пол, почему, — голос маленькой девочки, — почему, когда я увидела Клару там сегодня, то неожиданно почувствовала себя опустошенной и грязной?
Есть вопросы, на которые не нужно отвечать. Я оплатил счет, и мы пошли назад в гостиницу. Поднялись вместе в пустом лифте, и когда оказались на ее этаже, я сдержанно поцеловал Тилли в щеку и смотрел, как за ней закрываются двери.
Не сегодня, брат. У сестры болит душа.
Следующим утром плохой новостью стало то, что все полицейские Готама[107] так и не обнаружили следов предполагаемого наемного убийцы. Хорошая новость заключалась в том, что никто не проявил ни малейшего желания убить папу Пия XIII, когда он появился — точно в назначенный час — в ООН.
Разгар дня. Когда папа оказался внутри небоскреба на берегу реки, самой большой угрозой для Треди стала пустая болтовня, поэтому я лениво побрел в сторону галереи, где собрались журналисты, чтобы получить текст речи.
— Есть лишний текст? — спросил я французского журналиста, сидевшего у двери.
— Нет текстов, никаких.
— Странно.
— Такого раньше не было. Чертов Ватикан.
Репортеры ворчали, но я не удивлялся. Следовало ожидать чего-то подобного от хорошо знавшего прессу папы, когда ему не нужна утечка информации. Особенно когда он хочет сказать то, что должно потрясти основы церкви.
До сих пор продолжаются споры о том, правильно ли поступил Треди, произнеся эту речь в светской обстановке. А споры о последствиях сказанного не утихнут еще несколько десятилетий. Вот это он и собирался сделать.
Председателем Генеральной ассамблеи в тот год был невысокий пухлый тип с окладистой бородой, откуда-то с востока Урала, не доезжая до Тихого океана. Он произнес короткую и складную речь на русском языке, и на трибуну вышел Треди.
Снова один. После волшебной мессы на стадионе в своем гигантском, отделанном деревом зале Организация Объединенных Наций устроила папе овацию стоя, прежде чем он смог открыть рот.
— Сестры и братья, спасибо за ваш теплый прием.
Его речь была на безупречном английском, на котором разговаривают государственные деятели.
— Сегодня я пришел сюда, чтобы поделиться с вами кое-какими соображениями, которые должны сделать мою церковь более устойчивым и действенным партнером в глобальных поисках мира, материального благосостояния и духовных достижений. Я хочу, чтобы вы приняли участие в проекте, находящемся в стадии разработки. Это проект древней церкви в новом веке.
Треди произнес это медленно, подчеркнуто торжественно. С тем же успехом он мог пронзить журналистский корпус электрическим разрядом. Журналистское сообщество, может, и не было самым трудолюбивым в мире, но и лентяев среди них не наблюдалось. Репортеры понимали: что-то грядет. «
— Текста нет, но это важно. Очень важно. Я буду диктовать. Положитесь на меня в том, что касается этой информации. Оставайтесь на связи, прямо сейчас.
Организация с двухтысячелетним стажем много чего повидала на своем веку, говорил папа. Она по своей природе не может быть заложницей модных идей, которые рождаются и умирают через несколько лет или несколько десятилетий после возникновения. Тем не менее, сказал он, церковь не может отворачиваться от перемен в течении мировых событий и жизни людей. Он назвал несколько: подъем демократии, глобализация рыночной экономики, информационная революция, угрожающее разрушение окружающей среды, катастрофическое перенаселение.
— Четыре всадника Апокалипсиса не должны посетить землю в новом столетии, — сказал Пий XIII. — Пусть это станет нашей официальной доктриной. Строго руководствуясь во всем моральными принципами, все мы должны проверить наши институты и убедиться, хорошо ли они приспособлены к новым, стремительно меняющимся реалиям. Католическая церковь особо чувствует эти проблемы, потому что ее члены живут практически в каждом государстве. И почти везде женщины и мужчины доброй воли открыто ставят под сомнение принципы, управлявшие их церковью на протяжении многих столетий.
Нас спрашивают, почему женщины не могут быть священниками, почему священники не могут жениться, почему католические пары не могут пользоваться искусственными мерами контроля за рождаемостью, почему мы оплакиваем материализм, бесчинствовавший в коммунистических странах, почему в странах третьего мира церковь не играет на политической арене более активной роли защитницы социальной справедливости, которой она так искренне жаждет. У церкви по всем этим вопросам есть как веские аргументы «за», так и веские аргументы «против».
Слушая папу, я понял, что эти мысли — плод нескольких месяцев напряженных и терпеливых раздумий в Ватикане, и во время наших ночных вылазок и совместных трапез я слышал их обрывки. Папа объединил свои идеи в причудливую симфонию для своего дебюта в ООН. Когда Треди занял престол в соборе Святого Петра, ему пришлось столкнуться с десятками жгучих проблем, требовавших безотлагательного решения. Его папство проходило под знаком противостояния и споров. Вопрос о женитьбе священников, например, наносил тяжелый удар по церкви. В первую тысячу лет священники, как и сами апостолы, были женаты.
Во второе тысячелетие по велению церкви они дали обет безбрачия, но во многих общинах этот обет соблюдался формально. Когда наступило третье тысячелетие, церковь начала проникать в такие места, как Африка и Азия, где была новичком, и укреплять свои позиции в Латинской Америке, где было больше католиков, чем где бы то ни было еще.
И все-таки священников не хватало — везде — для должного служения как старым, так и новым католикам. Все полагали, что количество священников сильно возрастет, если им позволят жениться, но никто в Ватикане не осмеливался произнести это вслух. До сих пор безбрачие священников являлось законом церкви, а не божьим: папа мог изменить правило, хотя это и представлялось чем-то невероятным. Точно так же папа, один или вместе со своими епископами, мог совсем отменить запрет на противозачаточные средства — закон, также установленный церковью, а не Богом. Перемена разозлила бы некоторых католиков, но удовлетворила бы большинство и эффективно обновила бы лицо церкви. Таким был устрашающий список существенных и противоречивых проблем, в решении которых папа мог оставить свой след — будь у него смелость, убеждения и мужество нанести удар хотя бы по одной или двум из этих проблем ради единства и модернизации.
Но Треди выбрал другой путь. Он не станет сражаться с ветряными мельницами и не оставит решение наболевших вопросов своим преемникам. Нет. Несмотря на огромные проблемы, он намеревался пойти до конца. Хотел все решить одним сильным, рассчитанным ударом. Для этого существовал только один способ. Я не самая религиозная карта в колоде, но от того, что Треди собирался сделать, даже у меня перехватило дыхание. Его замысел простирался далеко за пределы католической церкви и касался всех религий, затрагивал все страны, все правительства, все общества. Он призывал к пересмотру всемирного сознания — к рентгеновской проверке рода человеческого на нравственность.
Через два тысячелетия папа римский объяснял восхищенному собранию, что отцы церкви уже не раз
