помчался назад, вниз в каньон Юнавип, не видя и не соображая, куда бежит.
Каркаджу побежал за оленем, но скоро потерял его из вида. Тогда он убавил скорость и затрусил по следу, который быстро остывал.
И всё же хищник не был обескуражен. Он не признавал поражения, как не признавал страха, потому что природа одарила его силой и выносливостью, в десять раз превышающими силу и выносливость, которые полагались ему по весу.
Спустившись в Юнавип, олень снова стал делать круги, но теперь уже не такие большие. Он кружил с дикими глазами, низко опустив голову и непрерывно храпел. Его преследовал чёрный призрак, неуклюжий, медлительный призрак, который тонул и барахтался в сугробах и чуть что не ковылял по незащищённым от ветра пространствам. Олень совершенно обезумел от страха, он больше ничего не соображал. Он зря тратил силы и рассудок. У него было достаточно времени для того, чтобы полежать и набраться сил, но он не смел этого себе позволить.
Когда при свете первых звёзд Каркаджу настиг его, было ясно, что молодой олень окончательно выдохся и что охота подходит к концу. Он ускорил шаг. Рогач спотыкался и прыгал из последних сил. Наконец, запнувшись об ёлочку, он рухнул прямо в снег, и тут Каркаджу, как чёрная фурия, кинулся на него. Хищник вцепился в шею оленя и с бешенством вонзил в неё клыки. Это не был поединок равных. Царь горных долин пал жертвой собственного страха. Он умер бесславной смертью загнанного зверя.
Хищник пресытился мясом. Он ел отборные кусочки, а потом улёгся спать возле туши. Когда холодное утреннее солнце разбудило его, он протёр подслеповатые глаза и снова сел пировать. Трое суток он ел и спал, ел и спал, забыв о том, что поклялся отомстить Гранитному Утёсу и уничтожить его кунью тропу.
На четвёртый день он засыпал снегом обильные остатки своей добычи, предварительно запачкав их мускусом. Потом запачкал и снег над тушей, оставляя повсюду отвратительный запах. Покончив с этим, он направился в Юнавип. Его призывали кунья тропа и месть. Он знал, что не вернётся к своей добыче, не найдёт её даже в случае крайней нужды, и всё же пометил остатки, чтобы каждый зверь понял, что это добыча властелина. Теперь разве что лисицы осмелятся раскопать её и, если будут очень уж голодны, прикончат мясо, не обращая внимания на мускус; другие же хищники ни за что не притронутся к ней.
Звёзды снова сияли в небе, когда Каркаджу, исполненный желания мстить и разрушать, устремился вниз по каньону. Он переел и чувствовал тяжесть в желудке, так что двигался медленно. По пути он осматривал заячьи норы, которые вели к лабиринтам под снегом, покрывавшим густые заросли кустарника. Если ему случалось наткнуться на зайца, хищник довольствовался тем, что пугал трусишку. В погоню он не пускался.
Первая ловушка, на которую наткнулся Каркаджу, не была похожа ни на одну из виденных им ранее. На трухлявом бревне лежал освежёванный заяц. Без всякого сомнения это была приманка. Над ней торчало коротенькое и широкое дуло ружья, пристроенное в ветвях кустарника. По обе стороны бревна подымались естественные заграждения: с одной — ствол огромной ели, с другой — отвесная песчаная скала. К приманке можно было приблизиться только спереди — разве что голодный посетитель решил бы продраться через частый кустарник сзади. От приманки назад к кустам тянулась верёвка.
Каркаджу внимательно осмотрел ловушку. Она не внушала опасений. Опасность безусловно представляла стальная трубка, высовывавшаяся из кустов, но он мог сорвать приманку, не подходя к этой трубке ближе чем на метр. Похоже было, что охотник просчитался, поместив капкан так далеко сзади.
Хищник не знал, что позади свинцовых пуль был набит двойной заряд пороха и что верёвка вела к спусковому крючку. Эта ловушка говорила о твёрдом намерении Гранитного Утёса покончить со своим мучителем. К огнестрельной западне он прибегал только в тех случаях, когда бывал доведён до отчаяния.
Западня была сделана уже несколько дней тому назад. Иней и тонкий слой снега припорошили и приманку и дуло ружья. Каркаджу не мог решить, что же ему делать. Тут было что-то совершенно новое, он должен был проявить величайшую осторожность и смекалку. Он просидел минут десять, внимательно рассматривая новую выдумку, и наконец решил подкрасться и схватить мясо, лежавшее на бревне. Он знал, что сумеет сделать это, прежде чем спрятанная в кустах палка ударит его. Решившись, он стал осторожно продвигаться вперёд.
Еда ему была не нужна, но он твердо решил уничтожать все ловушки Гранитного Утёса. Нетерпеливо пригнувшись, он поднял сильную переднюю лапу, чтобы молниеносно сдёрнуть зайца. Смертоносное дуло ружья чёрным оком смотрело на него.
Глава 7 • ОГНЕСТРЕЛЬНАЯ ЗАПАДНЯ
Эту западню, рассчитанную на то, чтобы прикончить бандита, сделал Гранитный Утёс. Он вычистил старый дробовик, заряжавшийся через дуло, до отказа набил его дробью и приделал к спусковому крючку крепкую бечёвку. Теперь нужно было только добавить убитого зайца, и западня была готова.
Гранитный Утёс не знал, что Каркаджу сам отправился на охоту и идёт по следу оленя. Но когда они с Мистером Джимом нашли на верхнем отрезке куньей тропы четыре нетронутые шкурки, охотник призадумался.
По пути в дальний конец куньей тропы Гранитный Утёс всё время думал, что же могло произойти. Наконец он пришёл к заключению, что Каркаджу просто решил немного передохнуть. Он вернётся! Охваченный мрачным предчувствием, охотник начал подыскивать место для огнестрельной западни.
Поднявшись с километр вверх по склону Юнавипа, он нашёл прекрасное место. Вековая ель росла почти вплотную к скале, а проход позади неё зарос густыми раскидистыми кустами. Мистер Джим уселся и с большим интересом наблюдал за устройством западни.
Гранитный Утёс положил между стволом дерева и скалой трухлявое бревно, потом прочно привязал ложе старого дробовика к крепкому суку. Дуло было направлено на приманку. Крупная дробь, туго набитая в это дуло, должна была изрешетить всё на расстоянии нескольких метров от приманки и всё, что приходилось в одну линию с нею. К приманке была прикреплена туго натянутая бечёвка. Она была перекинута через гладкий сучок и вела прямо к спусковому крючку. Смерти не мог избежать ни один зверь, протянувший к приманке лапу.
Гранитный Утёс остался доволен своей работой — лучшей огнестрельной западни он ещё никогда не делал.
Когда они спустились в каньон, уже начало смеркаться. Мистер Джим делал вид, что усиленно ищет Каркаджу. Он вламывался в рощицы и, вздымая тучи пушистого снега, продирался сквозь густой ельник. В прошлый раз он встретился с Каркаджу вечером и был уверен, что новая встреча с разбойником тоже произойдёт в сумерки.
После каждой вылазки медведь возвращался к Гранитному Утёсу и некоторое время шёл за ним по пятам с громким ворчанием, словно хотел сказать:
«Прячется, негодяй! Знает, что я его ищу». Но Гранитный Утёс был погружён в свои думы и обращал на него мало внимания. Он знал, что на этот раз с Каркаджу они не встретятся — четыре нетронутые ловушки говорили о том, что хищник, пусть ненадолго, но покинул их места.
У охотника были свои заботы. Его тревожила мысль об огнестрельной западне. Будут ли неудачи преследовать его, если он убьёт Каркаджу? Если бы Красный Журавль узнал, что западня сделана, он сразу же сложил бы свои скудные пожитки и ушёл от него — старый охотник твердо верил всем легендам краснокожих. Он не желал слушать советы бледнолицых пришельцев. А Гранитный Утёс решился на этот раз последовать совету бледнолицего. Если он убьёт Каркаджу и неудачи станут с новой силой преследовать его и в конце концов совсем разорят, вряд ли ему будет многим хуже, чем если он оставит в живых неугомонного разбойника. Ему будет плохо и в том и в другом случае, в то же время существовала какая-то доля надежды, что бледнолицый был прав, посмеявшись над рассказом, будто под косматой шкуркой росомахи скрывается дьявол.
Как бы то ни было, всё это надо скрыть от Красного Журавля. Счастье ещё, что Мистер Джим не умеет говорить. Если Гранитному Утёсу удастся убить разбойника, он закопает его тайком и постарается забыть о нём.
Подойдя к хижине, они увидели Красного Журавля, который рубил дрова на просеке. Старый охотник ворчал, стараясь высвободить острое лезвие топора из смолистой древесины.
— Большая буря идёт, — сказал он.
Мистер Джим понюхал дверь хижины, потом печально посмотрел на узенький серп молодого месяца.
