цель моей матери, то она ее, безусловно, достигла. Однако не было любящего понимания детских проблем, по крайней мере по отношению к пяти старшим детям. Младшим, как мне всегда казалось, было легче; может быть, мама истратила силы, занимаясь старшими, особенно мной. Тем не менее по большому счету моя мама была замечательным, исключительно порядочным человеком с твердым характером. Она воспитывала своих детей так, как считала нужным; она учила нас говорить правду, чем бы это нам ни грозило, и, насколько мне известно, никто из нас никогда не совершил ничего такого, что навлекло бы позор на ее голову. Мальчиком я боялся ее. Потом пришло время, когда ее власти наступил конец. Страх исчез, а его место заняло уважение. С момента моего поступления в армию и до самой смерти мамы в моем сердце постоянно росло уважение к ней. И мне стало ясно, что в своих детских несчастьях виноват был в основном я сам.
Однако неудивительно, что в этих условиях вся моя детская любовь принадлежала отцу. Я обожал его. Он всегда был мне другом. Если когда-либо на этой земле жил святой, то это мой отец. Он находился под каблуком у жены, и она всегда могла заставить его поступить так, как ей хотелось. Мать руководила семейным бюджетом и выдавала отцу десять шиллингов в неделю; на эту сумму кроме прочего ему приходилось и ежедневно обедать [12] в Атенеуме[2], и его строго допрашивали, если до конца недели он кротко просил еще один-два шиллинга. Бедный милый человек, не думаю, что он был счастлив в свои последние годы; ему никогда не позволяли заниматься тем, к чему лежала его душа, и не предоставили ухода, который мог бы продлить его дни. Когда он уже не мог двигаться, мать сама стала ухаживать за ним, но ее навыки сиделки оставляли желать лучшего. Отец умер в 1932 году, я тогда командовал 1-м батальоном Королевского Уорвикширского полка в Египте. Для меня смерть отца явилась ужасной потерей. В моей жизни было три самых значимых человека: мой отец, моя жена и мой сын. Когда умер отец, я и подумать не мог, что через пять лет останусь один с сыном.
Мы вернулись из Тасмании домой в конце 1901 года, и в январе 1902 года меня с братом Дональдом отправили в лондонскую школу Святого Павла. Мне было четырнадцать лет, но я не был готов к школьной жизни — в Тасмании мое образование находилось в руках выписанных из Англии гувернеров. Я мало знал и практически вовсе не умел себя вести. Мы были «колонисты», со всем, что это означало в Англии того времени. Я плавал как рыба, был сильным, выносливым и очень здоровым, но не умел играть в крикет и футбол, основные игры всех английских школ.
Активно занявшись спортом, я уже через три года стал капитаном «Регби XV» и «Крикет XI». В учебе мои успехи были не столь значительны.
По английскому языку меня характеризовали следующим образом:
1902 г. — очень слабо.
1903 г. — слабо.
1904 г. — очень слабо, плохо развита письменная речь.
1905 г. — посредственно; сочинения осмысленны, но ученик не имеет понятия о стиле.
1906 г. — хорошо.
Сейчас я должен сказать, что мой английский по крайней мере вразумителен; люди могут не соглашаться с тем, что я говорю, но они понимают мою мысль. Возможно, я не прав, однако я утверждаю, что формулирую внятно. Кто-то может неправильно [13] понимать мои поступки, но готов поклясться, что они правильно понимают мою речь. По меньшей мере, они хорошо знают, с чем не согласны.
Через три года учебы в школе Святого Павла в моем табеле успеваемости говорилось, что для своего возраста я развит недостаточно, и далее шло дополнение: «Чтобы иметь реальные шансы поступить в Сандхерст, необходимо больше времени уделять занятиям».
Этот отзыв произвел на меня довольно сильное впечатление: я понял, что если я собираюсь стать военным, то придется приниматься за работу. Сделав это, я без каких-либо осложнений прошел в Сандхерст в середине списка. Школа Святого Павла — прекрасное учебное заведение для тех, кто действительно хочет учиться; в моем случае, поскольку стремление и усердие были очевидны, наставники сделали остальное, и я всегда буду им за это благодарен. В этой школе я чувствовал себя счастливым. Впервые в моей жизни у меня появились возможности предводительствовать и управлять, я страстно за них ухватился и использовал в соответствии с моими ограниченными о них представлениями, скорее всего, неважно. Впервые я мог планировать собственные сражения (на футбольном поле) и провел несколько ожесточенных поединков. Некоторым однокашникам моя тактика представлялась странной, и в ноябре 1906 года в школьном журнале появилась следующая заметка. Необходимо пояснить, что в школе меня звали Обезьяной.
НАША КОЛОНКА НЕЕСТЕСТВЕННОЙ ИСТОРИИ № 1 — Обезьяна «Это разумное животное обитает на футбольных полях и других подобных доступных местах. Обезьяна отличается крутым нравом, большой силой и вызывает страх у окружающих животных вследствие прискорбной склонности наносить ущерб их волосяному покрову на голове. Такие действия она называет «блокировкой». Иногда можно наблюдать, что Обезьяна собирает стаю, предпринимает короткие перебежки и, переполненная яростным азартом, перебрасывает из руки в руку кокосовый орех! К другим представителям фауны она не знает снисхождения: наступает им [14] на головы, сворачивает шеи и совершает много других невообразимых жестокостей, по- видимому доказывая тем самым свой патриотизм. Охотиться на это животное — предприятие опасное. Сопровождаемое одним из своих, оно без колебаний неистово несется прямо на вас, держа в руке орех. Но когда несчастный спортсмен уже ожидает удара, кокос перебрасывается товарищу, и двое оставляют позади сбитого с толку возомнившего себя Нимродом[3]. Таким образом, охотиться на Обезьяну не рекомендуется. Даже в случае удачи вас вряд ли удовлетворит ее вкус, потому что питается она исключительно пончиками. Однако если будет решено пренебречь этим советом, со спортсмена сначала следует снять скальп, для того чтобы его не хватали за волосы».
В те дни мне мало давали на карманные расходы: мои родители были небогаты, а семья — многочисленной, и немного оставалось свободных денег для нас, мальчиков. Однако того, что давали, было достаточно, и все мы, конечно, уже тогда узнали цену деньгам.
Мне исполнилось девятнадцать, когда я закончил школу Святого Павла. Время, проведенное в ней, имело исключительно важное значение как первый опыт жизни в более многочисленном сообществе, чем семья. Школе следует прежде всего формировать характер мальчика, его привычки и черты, а не развивать способности, как интеллектуальные, так и физические. В школах, подобных заведению Святого Павла, у детей больше свободы, чем предоставляется в подготовительных или частных школах; опасность состоит в том, что мальчик должен отличать свободу от необязательности. Я не понимал этого, пока меня не привела в чувство плохая характеристика. Школа Святого Павла повлияла на мой характер, мне было жаль расставаться с ней, но не настолько, чтоб я потерял чувство меры. Как бы ни было хорошо в школе, она лишь определенная ступень. Впереди лежала жизнь, и моей следующей ступенью явился Сандхерст. «Когда я стал мужчиной, то отказался от игрушек» — от некоторых, во всяком случае. [15]
Итак, в январе 1907 года я поступил в Сандхерст.
Оглядываясь на свое детство, некоторые люди, несомненно, могут указать, что могло бы быть изменено к лучшему. В моем случае это две вещи: обе коренятся в том, что семьей управляла мама, а отец был отодвинут в сторону. Во-первых, я очень рано познал страх, постепенно замкнулся в себе и продолжал сражаться в одиночку. Это, безусловно, определило последующее формирование моего характера. Во- вторых, меня отправили в большую школу для мальчиков, не растолковав некоторых важных жизненных обстоятельств, я начал познавать их самостоятельно в жесткой и сложной школьной жизни, а многое стало мне понятно не раньше, чем я попал в Сандхерст в возрасте девятнадцати лет. Такое упущение могло бы привести к дурным результатам, к счастью, мне кажется, этого не случилось. Однако я все равно не пожелал бы подобного другим детям.
К моменту поступления в лондонскую школу я научился действовать в одиночку, жить одиноким. Я был самодостаточным, не умел подчиняться, и наказания не оказывали на меня никакого воздействия.
Когда я заканчивал школу, в моем сознании только начало формироваться понимание того, что жизнь сложна и мальчику нужно быть способным переносить удары и неудачи, а чтобы добиться успеха, нужно приобрести много разных качеств, важнейшие из которых — умение усердно работать и абсолютная честность. Необходимость в религиозных основах была мне тогда непонятна. Мой отец всегда надеялся, что я стану священником. Этого не произошло, и я хорошо помню, как он расстроился, когда я сказал ему, что хочу быть военным. Он никогда не пытался отговорить меня; он принял то, что, по всей вероятности, представлялось ему невозможным изменить, но если бы отец мог сегодня поговорить со мной, то, мне
