Людмила

заливалась слезами.

Появилось еще больше звезд. При лунном свете, когда повсюду мелькали длинные и короткие тени, она перепрыгнула через ручей, пересекла поляну и подошла к дверям избы. Ведро она оставила у порога — ей не хотелось входить внутрь.

Что будет на этот раз — вопль или снова подушка в лицо? Жалоба или упрек? А что случится, если она также ответит ей криком? Или опять кинется подушкой? А может, вообще не входить и остаться здесь в ожидании папы и мальчиков?

Когда они вернутся, ей снова захочется войти в дом. И тогда их изба зазвенит от гомона и смеха. Олег вечером заиграет на скрипке, Шура — на своей балалайке, а папа будет в такт им нахлопывать в ладоши. Родион, Вакула и Кирилл спляшут гопак, после чего Людмила станцует с ними вальс — с каждым по очереди, внимательно следя за тем, чтобы никто не остался обделенным. Не каждый вечер в их доме будут музыка и танцы, потому что раз в неделю все мужчины ходят в деревню, где пьют пиво и болтают с приятелями.

Но если Людмила умрет в эту зиму, с кем же они тогда станут танцевать? Девочка шмыгнула носом и утерла его краем шали. Вообще-то умереть было не так уж и плохо. В раю она наконец сможет увидеть свою мать, хотя товарищ Варвара и говорила, что никакого рая нет. Когда она сказала об этом папе, тот ответил:

— Может и так, хотя твоя мать и в самом деле была ангелом.

Правда, он тоже не может уже вспомнить, большая она была или маленькая, красивая или невзрачная — только то, что для него она всегда была хороша, и другая, такая же хорошая, ему так и не встретилась.

Бабушка часто говорила, что ни одна женщина, а уж тем более какая-нибудь вторая жена его сына, не заслужила бы подобной преданности. А ему и не нужна была другая женщина, тем более, что есть такие чудесные семь сыновей. Что вообще может кому-то дать новая жена, кроме бесполезных воспоминаний? Хорошо еще, что Людмила оказалась последним ребенком, потому что ей всегда хотелось есть. Иногда, когда бабушка говорила про слабеньких маленьких девочек, голодных маленьких девочек, Людмиле хотелось сделать ей больно.

Два года назад, когда бабушке вдруг вздумалось встать с кровати, на которой она спала вместе с Людмилой, старуха упала на пол. Папа прибежал из-за занавески, которая разделяла их избу, а Людмила так испугалась, что даже засунула себе в рот большой палец, чего давно уже не делала. Бабушка лежала с закрытыми глазами, и дыхание ее походило на храп. Папа тогда опустился на колени рядом с ней и заплакал. Людмила тоже заплакала.

Наконец бабушка открыла глаза и завращала ими. Уже позднее она проворчала:

— Людмила… Людмила… это она столкнула меня…

Потом приехал доктор — папа хотел, чтобы ее забрали в государственную больницу. Доктор сказал, что у бабушки был удар и она никогда больше не сможет ходить. Он также сказал, что в больнице для живых-то не хватает коек, не говоря уже об умирающих, так что лучше ее не трогать с места. Она может умереть в любую минуту — от шока или просто потому, что сердце остановится, а может протянуть еще несколько лет. Но это уже их проблемы; ему же надо позаботиться о тех, кто наверняка поправится и сможет опять работать, производить продукты.

Людмиле хотелось спросить: «А как же я?» — потому что летом ей приходилось особенно туго, и если бабушка не сможет ходить, на следующий год, когда мужчины опять уйдут из дома, она уж точно не справится.

Два года назад. Бесконечное время, и ни разу ни «спасибо», ни «пожалуйста» от бабушки. Только одни вопли и кидание подушкой. Разве что однажды, прошлой зимой, когда папа был дома, он сильно рассердился.

— Хватит, старуха. Ты слишком груба с Людмилой. А работает она так, как тебе уже никогда не поработать.

Всю зиму бабушка ни с кем почти не разговаривала — так это ее обидело.

И тогда она начала щипать Людмилу по ночам; жесткие пальцы то и дело находили то ногу, то руку, а то и ухо девочки. Все щипала, щипала без конца, до тех пор, пока Людмила однажды не выдержала и с силой не оттолкнула ее от себя. Но больше старуха ни разу не падала с кровати.

Людмила вздохнула и потянулась к стоявшему у ее ног ведру. Открыв дверь, она на секунду остановилась в ожидании, что сейчас в нее снова полетит подушка. Но бабушка продолжала лежать на том самом месте, где она ее оставила. И так же, как утром, лицо ее закрывала подушка, которой она придавила старуху.

Очень осторожно Людмила поставила ведро на пол, сняла с огня котел и налила суп в тарелку. Потом взяла ложку и с удовольствием съела все до последней капли. Не глядя на кровать, она снова вылила из котла остатки супа себе в тарелку, и скоро от него ничего не осталось.