И тогда, подобно тому, как змея вытягивается всем своим телом, чтобы схватить добычу, человек распластался на палубе и пополз к трапу, потом внезапно, как кошка, он прыгнул к своей жертве и, схватив девушку за щиколотки, опрокинул ее в бездну. Все произошло так стремительно, что Агата Вольф закричала перед самым падением в воду. Тело, затянутое в водоворот, образуемый работой винта, уже не появилось на поверхности моря. А человек все так же ползком добрался до спасительной тени и исчез.
Никто не увидел его, никто не услышал короткого вскрика, тут же прервавшегося. Человек нарочно прополз по палубе, чтобы его не смогли заметить из иллюминаторов кают, выходивших на эту палубу, которые почти все были открыты из-за духоты. Если бы он знал, что в один из иллюминаторов за мадемуазель Вольф наблюдает господин де ла Уссардьер, он отказался бы от своего преступного замысла. Но заметил ли генеральный агент роковой жест убийцы? Избавим его от таких предположений, ибо, погасив в каюте свет и растянувшись на кушетке, он мог видеть только голову и верхнюю часть туловища мадемуазель Вольф. Возможно, когда девушка, перегнувшись через поручень, парила над морской бездной, его посетило что-то вроде надежды и вспомнилась фраза доктора: «В приступе истерики ей ничего не стоило прыгнуть за борт».
И вдруг увидев, как девушка кубарем полетела вниз, не ужаснулся ли он оттого, что как бы втайне внушил этот роковой поступок больной мадемуазель Вольф?
Господин де ла Уссардьер все никак не мог прийти в себя и долго не понимал, почему он не поднял тревогу, теперь уже, после нескольких минут колебаний, ставшую бессмысленной. Конечно, даже если бы он крикнул: «Человек за бортом!» – в то же самое мгновение, когда увидел, что девушка падает в воду, ее вряд ли сумели бы спасти. Спасение тонущего человека ночью, даже когда за дело берется превосходный пловец, дело практически бесполезное: на плывущем полным ходом корабле, в отличие от железнодорожного состава, невозможно остановить машину сразу же. Судно, пусть и при отданной команде «полный назад!», успевает проплыть по инерции еще очень большое расстояние. Вот почему рулевой по сигналу тревоги просто поворачивает до предела руль, и корабль описывает круг с радиусом более одной мили, прежде чем возвращается на то же место. Когда в распоряжении моряков есть световой буй и если к тому же он исправен, в чем никогда нельзя быть уверенным, его бросают за борт, но, как правило, буй падает слишком далеко от утопающего, чтобы тот мог до него доплыть, прежде чем подоспеет судно; но и если человеку это все-таки удается, то в этой драме ставят точку акулы, привлеченные огоньком.
Все эти мысли в конце концов привели к тому, что де ла Уссардьер, не испытывая угрызений совести, воспринял как должное собственное бездействие. Поскольку несчастья в любом случае было не избежать, самое лучшее – хранить молчание и ждать, когда исчезновение пассажирки обнаружится само собой, без его помощи. Конечно, все всполошатся только утром, когда горничная пойдет с завтраком в ее каюту… И тут господин де ла Уссардьер подумал: а не описала ли Агата его неудачный ночной визит на страницах своего личного дневника, на который не раз намекала? И не решит ли ее убитый горем отец, прочтя запись об этом скандальном происшествии, что именно он стал невольным виновником самоубийства?
Надо было срочно в этом убедиться, пока капитан не опечатал все вещи, принадлежавшие без вести пропавшей или погибшей.
Каюта располагалась по левому, подветренному борту – противоположному тому, где находился выход на наружный трап, куда и пришла несчастная девушка в поисках прохлады, – ниже уровня основной палубы, и хорошо проветривалась благодаря большому прямоугольному портику, который открывался на надводный борт парохода. Она предпочла поселиться именно в этой, а не в одной из других кают, выходящих на палубу, где приходится держать портик закрытым из-за нескромных взглядов.
Господин де ла Уссардьер надел пижаму и босиком спустился по служебной лестнице, чтобы не проходить мимо дремавшего вахтенного.
Вы, конечно, догадались, что человеком, который сбросил девушку в море, был Жозеф Эйбу. Убедившись в том, что его никто не видел, он сразу после этого злодеяния пробрался к каюте своей жертвы. Дверь была открыта. Он вошел внутрь, задвинул щеколду и зажег свет. На туалетном столике лежали бриллиантовое кольцо и кулон. Эйбу положил их к себе в карман, рассудив, что эти драгоценности вполне могли быть на теле так называемой самоубийцы. Потом он заметил небольшую сумочку из красной кожи и подумал, что там, наверное, находятся деньги, однако оставлять здесь следы преступления было опасно. Надо было выбросить сумочку в море, забрав деньги. Однако сумочка оказалась запертой на ключ. Он уже собрался было вспороть ее ножом, как услышал за спиной едва уловимый шум и увидел, как медленно поворачивается ручка двери. Он чуть не потушил свет, но вовремя одумался: это могло выдать его присутствие. Эйбу замер на месте, сдерживая дыхание. Осторожность, с какой незнакомец пытался открыть дверь, навела его на мысль о визите какого-нибудь ухажера, и он успокоился, надеясь, что тишина в каюте и запертая щеколда заставят кавалера отказаться от своих намерений.
Прошла минута, которая показалась ему вечностью, но посетитель не предпринимал новых попыток проникнуть в каюту. Ушел ли он? Или все еще стоял перед дверью? И можно ли теперь рискнуть выйти наружу? Эйбу подумал, что оказался в ловушке. «Будь что будет, да свершится воля Аллаха!» – сказал он про себя, хотя был христианином, он попытает свой шанс. Может быть, по ту сторону двери никого нет и ему удастся улизнуть в поперечный коридор.
Но в тот момент, когда он собрался уже отодвинуть задвижку, раздался голос вахтенного:
– Ну, разумеется, господин инспектор (так называли де ла Уссардьера), лучше открыть, тем более что я видел мадемуазель на палубе с три четверти часа назад.
И в ту же секунду в замочной скважине повернулась отмычка.
– Ах! Дверь заперта на щеколду… Стало быть, мадемуазель вернулась…
В дверь постучали, затем вахтенный позвал:
– Мадемуазель!.. Мадемуазель!.. Вы там?
Жозеф понял, что пропал… Дверь сейчас взломают. Если его застанут в этой каюте, ему никак не уклониться от обвинений в том, что он, сбросив пассажирку в море, ее ограбил. Эйбу увидел себя на скамье подсудимых, затем в тюремной камере и наконец перед гильотиной…
Он машинально подошел к портику: снаружи все было черно, море стремительно и зловеще неслось вдоль борта, всего в нескольких метрах от него. Оно готово было поглотить его. Эйбу оказался перед выбором: либо попасть на гильотину, либо утонуть. И тогда неожиданно блеснувший свет маяка на Абу-Аиле как бы позвал его. Дьявол был с ним: Эйбу продал ему свою душу, и тот предлагал ему спасение.
Жозеф схватил спасательный пояс, взял в зубы кожаную сумку и прыгнул в темноту. Будучи отменным пловцом, он довольно быстро отплыл от судна, чтобы не попасть под винты и избежать встречи с акулами, которые следуют в кильватере судна.
Он видел, как пароход проплыл мимо, огонек на корме бросил прощальный отблеск на волны
