условиях.

Благодаря высоте 1200 метров над уровнем моря, Дыре-Дауа отличается умеренным климатом, который давал возможность передохнуть в перерывах между путешествиями от обокской духоты.

Небольшой одноэтажный домик, утопающий в зелени сада, позволял уединиться, как в оазисе тишины, среди прерывистых вздохов моторов, шума мельницы и криков нагади, выгружающих мешки с зерном. Несколько персидских ковров, хорошая библиотека и пианино создавали атмосферу, соответствующую нашим настроениям.

После продолжавшейся один год учебы Марсель Корн занимался теперь механикой.

Моя жена его не любила и со свойственной ей резкой прямотой давала ему это почувствовать. Юноша Корн, робкий на вид, слащавый и вкрадчивый, таил в себе завистливую и мстительную душу. За его ложной скромностью скрывались тщеславие и самонадеянность, присущие людям недалеким.

Несмотря на суждения моей жены Армгарт, которая советовала мне больше не пригревать на своей груди эту змею, я встал на защиту Корна, ссылаясь на его молодость. В свое время я тоже считал себя весьма умудренным человеком, как и все юноши, которые думают, что узнали о жизни все после первой сигареты, первого поцелуя, усвоив набор прописных истин в школе.

Марсель не раз признавался мне со слезами на глазах, как глубоко ранит его враждебное отношение к нему Армгарт. Он жестоко страдает, чувствует себя отвергнутым, жаловался Корн, а ведь он любит ее как свою вторую мать, потому что мы стали теперь одной семьей, и т. п.

Когда он получше вник в свои обязанности, я решил определить ему жалованье, соответствующее его работе, но едва я завел об этом речь, как он воскликнул:

– О чем вы говорите? Разве я не ваш приемный сын? Нет, нет, достаточно суммы, необходимой для питания и покупки сигарет. Если вы положите мне больше, то это будет для меня смертельной раной.

Тронутый этими выражениями привязанности, я дал ему понять, что мой сын Марсель пока еще не может заменить меня, но что позднее я рассчитываю передать завод в его руки. Он всплакнул и поклялся мне в своей верности и любви. И мы условились, что он будет получать сто талеров в месяц, а в конце года – двадцать процентов от всей прибыли.

Спустя некоторое время в ходе своего визита консул Франции сделал мне довольно странный намек на недостаточно заботливое отношение с моей стороны к своим самым преданным работникам.

Благодаря своему умению быть предупредительным, Марсель Корн стал лучшим другом этого чиновника, он был готов оказать ему мелкие услуги, починить автомобиль, радиоприемник, немедленно выполнить любые поручения мадам или мадемуазель. Марселя часто приглашали на завтрак в семейном кругу, и он быстро перешел к откровенным признаниям; а поскольку моя персона всегда вызывала повышенный интерес даже у консулов, молодого человека спросили, не родственник ли я ему.

– Нет, господин де Монфрейд лишь друг моей семьи. Он знал меня еще младенцем, а когда мой отец, который, увы, был ко мне несправедлив, отрекся от своего сына, он взял меня с собой. Он так добр ко мне!.. Я просто не знаю, как его благодарить…

– Но, кажется, вы день и ночь работаете не покладая рук. Простите за бестактный вопрос, сколько вы получаете?

– О, это неважно, я доволен тем, что мне дают.

– И все же?

– Сто талеров.

– Сто талеров! Да это жалованье негра! Вас эксплуатируют, мой бедный друг…

И, улыбаясь слабой улыбкой смирившейся со своей участью жертвы, он начал плакаться:

– Что вы хотите, господин консул, я ничего не могу требовать, мне недостает смелости… Я стольким обязан этому человеку.

– Но это недопустимо; нельзя позволять обращаться с собой подобным образом. Так и быть, я замолвлю за вас словечко господину де Монфрейду.

– Умоляю вас, не делайте этого. Он подумает, что я вам наябедничал.

– Какая возмутительная скупость! А ведь говорят, что он баснословно богат, не так ли?

– Да, он владеет не одним миллионом, домом в Париже, не считая его доверенностей на Репичи, наконец, заводом в Дыре-Дауа… Но мы еще многого не знаем…

– Но тогда это какой-то гарпагон, ибо живет он так же скромно, как и самый обычный служащий С.Р.Е9. Мне говорили, что он путешествует в третьем классе?

– Ну да, представьте себе. В общем-то это в его интересах, он скрывает свое состояние, чтобы не занимать то положение, к которому оно его обязывает… Впрочем, Монфрейд весьма неприхотлив.

Та же комедия повторялась и в других домах, куда наведывался Марсель, и благодаря услугам, которые он оказывал, кстати говоря, за мой счет, ему удалось войти в доверие ко всем важным людям.

Очень скоро меня окружила стена глухой враждебности, причины которой я никак не мог понять. Однако не стремясь завязывать близкое знакомство со столь неинтересными для меня людьми, я не очень беспокоился по этому поводу. Я объяснял их подозрительное отношение, их натянутый вид и язвительные замечания тем, что они не способны были понять мое бурное прошлое, и завистью ко мне, человеку, устроившему теперь свою жизнь и занимавшему в обществе положение, которое принято называть почетным. Я только пожимал плечами и смеялся всякий раз, когда до меня доходили отголоски какой-нибудь очередной легенды о моем неслыханном богатстве.

В Дыре-Дауа лишь один человек был выше всех этих посредственных личностей – доктор Жермен, железнодорожный врач, с которым я когда-то познакомился в Аддис-Абебе.

Эрудит, лишенный в то же время педантизма, знаток музыки и искусства, он презирал свое окружение. Моя неординарная жизнь вызвала у него интерес, и, сочтя, что я выделяюсь из этой пошлой среды, он подружился со мной.

Добавить отзыв
ВСЕ ОТЗЫВЫ О КНИГЕ В ИЗБРАННОЕ

0

Вы можете отметить интересные вам фрагменты текста, которые будут доступны по уникальной ссылке в адресной строке браузера.

Отметить Добавить цитату