Ураган утих под утро, и при содействии рыбаков из Обока, а также пользуясь приливом, мы сняли «Альтаир» с отмели. Вечером, когда наступил отлив и судно село на песок, я обнаружил, что причиненный ему ущерб незначителен, надо было лишь заменить часть форштевня, однако эта работа требовала много времени. Конечно, я метал громы и молнии на невезение и даже задавался вопросом, не является ли эта поломка, из-за которой мое отплытие задерживается на двое суток, неким предостережением свыше.
Сколько раз мне приходилось иметь дело с цепью помех, мешавших претворению моих планов в жизнь. Мы часто проклинаем досадное стечение обстоятельств, из-за которых опаздываем на поезд или на свидание, не задумываясь о том, что могло бы с нами случиться, если бы все шло так, как мы задумали.
Разумеется, я не поддался полнейшему фатализму. Всегда ведь кажется, что знаешь больше, чем известно судьбе, и потому я торопился починить судно. Вечером следующего дня, когда я сидел у себя на террасе, погруженный в раздумья, я увидел направлявшийся в открытое море, весь в огнях, пароход: это был «Воклюз», взявший курс на Суэц. Я просто подумал о том, что он приплывет туда раньше меня, не подозревая, какая жестокая ирония заключена в этом безобидном наблюдении.
Следующей ночью мы наконец покинули рейд Обока. Сидевшая на фонаре ночная птица тяжело взлетела, когда «Альтаир» огибал небольшой огонек у входа на рейд. Она покружилась немного возле нашего грота, а затем исчезла справа по борту. Тогда рулевой, который следил за ней взглядом, читая «Фатиху» закончил молитву со вздохом облегчения, и я уловил одно слово – «таиб» (хорошо).
– Почему ты сказал «таиб»? – спросил я у него.
– Таиб, потому что она исчезла справа от нас. Если бы птица обогнула корабль слева по борту, тогда лучше бы нам остаться в Обоке… Но все уже предопределено на небесах, да свершится воля Аллаха!
И он опять затянул свою песню в такт первым волнам, встретившим судно в открытом море.
По мере приближения к Баб-эль-Мандебскому проливу северо-восточный ветер крепчал, и мне пришлось лавировать под парусом и с включенным мотором, но из-за юго-западного течения мы теряли то, что удавалось приобрести на каждом галсе. Чтобы сберечь запасы мазута, я удалился в укрытие под вулканический конус Рас-Сиана, очень ненадежной якорной стоянки, где корабль подвергается бортовой качке. Но у меня не было выбора, и я еще раз проклял ветер, море и вообще парусное судоходство. Решительно все складывалось так, чтобы задержать меня. Однако вскоре я вынужден был помянуть добрым словом аварию на мадрепоровом рифе: к вечеру поднялся хамсин, и в считанные секунды на море начался шторм. Слушать, как яростно свистит в рангоуте при убранных парусах, и смотреть, как разбиваются волны о базальтовые глыбы, нас защищающие, было гораздо лучше, чем бороться со стихией в этом зловещем проливе.
Кратковременная буря стихла так же внезапно, как и началась, но я знал, что скоро обязательно подуют северо-западные ветры.
В этих широтах море успокаивается столь же быстро, как и приходит в неистовство. Таким образом, надо было воспользоваться затишьем и сняться с якоря, пока не возобновился северо-восточный ветер, который быстро набирает силу на восходе солнца. И я тронулся в путь без парусов, прижимаясь к берегу, который, как мне было известно, не представляет опасностей до самого рифа Синтиан. Это коварное мадрепоровое плато, едва обнажающееся в самые сильные отливы, вдаваясь более чем на милю в открытое море, тянется на протяжении пятнадцати миль вдоль очень низкого берега. К тому же, когда дуют северо-западные ветры, на нем не возникает бурунов, так что ночью ничто не выдает его близкого присутствия, даже относительно спокойное море, так как зыбь отклоняется в сторону и несется параллельно подступам к рифу, под углом свыше 25° к направлению ветра. В прилив несколько скал, обычно выступающих над водой, подобно восставшим из бездны чудовищам, затопляются, поэтому судно с малой осадкой может, лавируя, войти в это узкое море, в то время как моряки будут по-прежнему думать, что находятся вдали от берега. Когда неожиданно наступивший штиль известит их о допущенной ошибке, они попробуют выбраться оттуда наугад, положившись на волю Божью и проплыв между шпилями подводных скал, отметивших подступы к рифу. Но злые духи, из-за которых корабль попал в эту ловушку, неизбежно приведут его на скалу, как бы мореплаватели ни пытались избежать столкновения.
О том же, чтобы дождаться рассвета прямо здесь, нет и речи, так как прилив длится недолго, а сесть на ощетинившееся острыми кораллами дно – значит погубить корабль.
На восходе спереди и слева по борту я заметил южный край рифа, отмеченный каркасом разбившегося судна. Я приблизился к нему и поплыл вдоль границы рифа, сохраняя дистанцию менее одного кабельтова.
Шпили подводных скал постоянно возникали у нас на пути, словно зубы, готовые в любой момент впиться в свою жертву, а то и дело попадавшиеся обломки кораблей говорили о забытых драмах потерпевших крушение моряков.
Мы молча смотрели на скорбную вереницу останков, ибо здесь, в этих коварных водах, они были для нас чем-то вроде грозного предостережения о том, что может наступить и наш черед.
Ветер свежел, но прикрытие рифа, хотя и ненадежное, все еще позволяло судну идти на моторе, сопротивляясь морской стихии.
Наконец я заметил кирпичный конус, отметивший северный край рифа, а точнее, разрыв, позволяющий войти в архипелаг Асэба – лабиринт из фарватеров и лагун, отделяющих друг от друга плоские острова, на которых растут корнепуски и манглии с серебристой листвой. Ветер уже доносил до нас ванильный запах этой странной растительности, но, увы, близок локоть да не укусишь: поскольку к встречному ветру добавилось встречное течение, «Альтаир» замер на месте. Я вынужден был поднять парус и отойти, не меняя галса, к открытому морю, где уже поднялись высокие, но достаточно далеко отстоящие одна от другой, благодаря тому, что течение совпадало с направлением зыби, волны.
Наконец во второй половине дня после безуспешной многочасовой схватки, в ходе которой мы не продвинулись ни на один кабельтов, когда течение и волны ослабли, судно вошло в узкий проход, обеспечивающий доступ к фарватеру Рубаттино и бухте Асэба.
Там на спокойной, почти озерной воде, между островами, поросшими корнепусками, мы спустили паруса, и «Альтаир» развил свои пять узлов против ветра. Но, несмотря на все потуги машины, я не успел выйти из архипелага засветло. Пришлось дожидаться следующего дня там, где я находился, с подветренной стороны лесистого островка, на котором свили себе гнезда пеликаны. Это была настоящая удача: экипаж набрал сотни крупных, пятнистых яиц, весьма похожих на яйца диких уток. Это позволит внести разнообразие в обычное меню, когда запасы свежего мяса (баранина и птица) истощатся.
Однако гастрономические выгоды были для меня слабым утешением: возникла еще одна задержка на восемь – десять часов. К счастью, восхитительный береговой ветер, весь напоенный далекими запахами джунглей, дал мне возможность поднять парус с появлением последней четверти луны, незадолго до рассвета. Мы вышли в открытое море при свете дня, и, идя левым галсом, я взял курс норд. Но удача не могла нам сопутствовать так долго! Увы! К вечеру бриз усилился, и высокие волны, бегущие с севера,
