– Опоздал ты, малыш, со своей политикой, да и родиться тоже опоздал лет на сто, – сухо заметил он. – Сто лет тому назад ты, пожалуй, мог бы с пользой послужить империи: тогда еще имело смысл показывать варварским вождям кулак.
Побагровевший Максентий вопросительно посмотрел на отца. Тот, насупив брови, приказал ему молчать и сам вступился за сына.
– Нет, мой цезарь, кулак никогда не выйдет из моды. И я очень рад, что сын мой хорошо знает, для чего он и кому надо его показывать.
Галерий, тоже весь красный от возбуждения, загрохотал:
– Я тоже не боюсь за тебя, мой мальчик. Ты будешь неплохим гладиатором.
– Я? Гладиатором?! – разъярился Максентий, никак не ожидавший обиды с этой стороны.
– Ну, ну, малый, не больно брыкайся! Не только ты, я тоже, да и все мы сделаемся гладиаторами, коли властелин пожелает. Ведь все мы у него на ладони, и он может повернуть ее вниз, когда ему заблагорассудится. И кто знает, не решит ли он в один прекрасный день, что ему нужны одни христианские цезари… Разве не так, Констанций?.. На всякий случай, я уже приглядел себе другое занятие. Есть у меня знаменитый колесничий, тысячу призов выиграл на ристалищах. Вот вернусь домой, буду брать у него уроки… Что ты на это скажешь, Констанций?
– Да, вижу, вас сильно увлекло состязание, – пожал тот плечами. – Только мчитесь вы по скользкой дорожке.
Присутствие богини Дискордии становилось все ощутимее. Титанилла отошла подальше – в оконную нишу. Встала лицом к небу, спиной к собранию.
Привратник впустил перепуганную служанку, которая, вбежав, повалилась в ноги Теодоре, потом что-то залепетала ей на ухо. Теодора в растерянности поднялась с места.
– Что случилось? – в один голос спросили отец и муж.
– Минервина исчезла! Обыскали всю Антиохию – нигде нет.
– А кто это? – заинтересовался август, услышав женское имя.
– Няня Фаусты.
Константин, не выдержав отцовского взгляда, низко опустил голову. А Максимиан, глядя на сына, захохотал и погрозил ему пальцем.
– Нянька? Ну, ну!
Максентий побагровел от злости. Вцепившись руками в край стола, он проговорил нарочно громко:
– Я все-таки твой сын, отец! А в нашем роду не принято заводить себе любовниц среди челяди… ни во дворце, ни в таверне.
Наступила тишина, такая, что все слышали, как глубоко вздохнул Констанций. Но больше ничего не произошло. Только Константин резко отодвинул бокал.
Чтобы хоть чем-нибудь прервать зловещую тишину, Максимиан поднял свой кубок:
– За благоденствие отечества! Потом он обратился к женщинам: – А это уж ваше дело. Сами как-нибудь уладите. Мы-то вам не няньки.
Теодора в нерешительности смотрела на мужа.
– Пойдем, я провожу тебя, – с готовностью вскочил он.
Константин и Валерия тоже встали из-за стола.
– А ты, цезарь, не пойдешь с нами? – спросила Валерия.
Тот уставился на жену в недоумении. Что это с ней? За все время, пока он здесь, она впервые заговорила с ним сама.
– Нет, – отрезал он, – пускай с тобой пойдет Титанилла.
Однако Валерии пришлось довольствоваться компанией семьи Констанция. Девушку не отпустил Максентий. Вцепившись в нее, как упрямый ребенок, он стал просить:
– Подожди. Я хочу сыграть с тобой в коттаб!
Титанилла была не в духе. Притворившись, что ее одолевает сон, она ответила:
– Я не хочу! Не стоит!
– Еще как стоит! Вот увидишь! – уговаривал Максентий. – Клянусь поясом Венеры, будешь довольна! Такой ставки ты еще никогда не выигрывала!..
Видя, что уговоры не помогают, он пожаловался Галерию:
– Цезарь! Твою дочь нужно выпороть. Она не хочет играть со мной в коттаб… Конечно, будь здесь Варанес, ее не пришлось бы долго уговаривать.
Цезарь пристально посмотрел на дочь.
– Ты исполнишь его желание! Понятно?
Титанилла поняла приказ. Отец был единственным, чьей воле дикая нобилиссима подчинялась беспрекословно, не в силах противостоять зеленым глазам волопаса.
Прислужники уже установили коттаб. Это была древняя игра, выдуманная когда-то от нечего делать пастухами; со временем усовершенствованная, она проникла и в высшие круги. Пирующие, играя в коттаб, проверяли, до какой степени Вакх уже возобладал над ними. Трезвые в эту игру не играли, а у очень пьяных
