– Куда, Гранатовый Цветок?
– Далеко… в Байи… И там я буду рабом августы. Юноша еле сдерживал слезы. А девушка залилась веселым смехом.
– Ах, батюшки! Пропадет Александрия без тебя. Да и без меня тоже. Я ведь тоже уезжаю отсюда. Понимаешь? Далеко-далеко! И дорога дальняя, и дело трудное.
– Видно, не такое уж трудное, нобилиссима, коль ты так радостно сообщаешь об этом.
– Нет, Гранатовый Цветок, ты просто не понимаешь, – обиженно пожала плечами девушка. – Представь себе: я буду учить молодого леопарда мурлыкать. Понимаешь? У меня будет воспитанник – бог… молодой, гордый. И я буду учить его, как вести себя среди смертных… Но что это? У тебя руки – прямо ледышки… Давай, давай согрею!
Она схватила его руку и прижала ее горячими ладонями к своей груди.
– Впрочем, если ты спросишь, я могу сказать, кто будет моим воспитанником.
Запинаясь, Квинтипор с трудом ответил:
– Я… я… я не… не могу ни о чем тебя спрашивать, ноби…
Девушка зажала ему рот.
– Нет, не так, Титанилла! Понимаешь? Ну, скажи медленно и внятно: Ти-та-нил-ла!
– Не могу, нобилиссима!
– Хорошо. Тогда я буду задавать вопросы, а ты отвечай. Ясно, Квинтипор?
– Да, ноби…
– Скажи, когда меня нет, ты вспоминаешь обо мне?
– Вспоминаю.
– И мысленно разговариваешь со мной?
– Разговариваю.
– И тогда ты тоже называешь меня нобилиссимой, Квинтипор?
Магистр застонал:
– Зачем ты меня мучаешь, госпожа? Я знаю, что даже во сне мне нельзя называть тебя иначе, как нобилиссимой!
Они стояли под платаном Клеопатры с женственно-белым стволом. Девушка схватила юношу за плечи.
– Можно. Тебе все можно, Гранатовый Цветок. Погоди, я приучу тебя к тому, что тебе – все можно. Воспитанником-то моим будешь ты. Ты!.. Понимаешь?! Я тоже еду в Байи… С тобой… Я повезу тебя, бога! Это ты – прекрасный, милый, молодой бог! Ты! Ты! Ты!
И она вдруг опустилась на землю, обнимая колени юноши.
– Что, что ты? Нобилиссима?!
– Нет, нет! Ни за что не встану, пока ты не назовешь меня, как я хочу!
– Тита…
– Стой. Ни звука больше… Пусть я буду для тебя только Тита. Зови меня, как не называет никто! Маленькая Тита…
Схватив девушку, он с такой силой притянул ее к себе, что, наверно, упал бы, если б не старый платан. Долго не выпускал он из железных объятий трепещущее тело, обжигая ртом своим крепко сжатые тонкие губы девушки.
В кустах что-то зашуршало: не то спящая птица уронила перо, не то ветка сбросила засохший лист. Они отшатнулись, обменявшись долгим, полным ужаса взглядом. В голубом свете вращающейся лампы Фароса каждый казался другому смертельно бледным.
Первой опомнилась девушка. Захлопав в ладоши, она воскликнула:
– Смотри, смотри: на этом кусте – лампирисы!… Один, два, три… пять… Никогда в жизни не видала столько светлячков!
Квинтипор показал вниз:
– А на земле сколько!
– Где? Я не вижу.
– Да вот, вот. Под ногами. У меня, у тебя, всюду!.. А в траве уже нет. Любопытно. Только что была уйма. Куда они подевались?
Тита засмеялась.
– И под ногами не вижу… и на кустах… Нигде… А ты еще видишь?
– Как же. Вот они. Смотри!
Он наклонился, взял горсть земли и протянул девушке.
– Кажется, еще светят немного, – промолвил он, уже не так уверенно.
Девушка счастливо рассмеялась.
