Меня удивляло и смутно беспокоило, что в ее настойчивости не чувствовалось настоящего негодования, а, скорее, сильное и пристрастное любопытство. Иначе говоря, мама хотела знать, отдалась я Джино или нет, ей требовалось просто узнать об этом из каких-то своих соображений, а не для того, чтобы бить или ругать меня. Но отступать было поздно, и, хотя я уже знала, что теперь она не станет меня бить, я продолжала упорно отрицать все.
Потом мама вдруг подошла ко мне и схватила меня за руку. Я собралась было опять защищаться, но она сказала:
— Не бойся, я тебя не трону… пойдем… пойдем со мной.
Я не понимала, куда она собирается вести меня, однако, напуганная всем происшедшим, молча подчинилась. Не отпуская моей руки, мама вывела меня из квартиры, заставила спуститься по лестнице и вышла со мною на улицу. На улице в этот час не было ни души. И тут я заметила, что мама держит путь прямо к красному фонарю дежурной аптеки, где помещался пункт первой медицинской помощи. У входа в аптеку я в последний раз воспротивилась, упираясь ногами в землю, но мама с силой толкнула меня, так что, влетев в аптеку, я чуть не упала на колени. В комнате находились только аптекарь и молодой врач. Мама обратилась к нему:
— Это моя дочь, осмотрите ее.
Врач провел нас в заднюю комнату, где стояла кушетка, на которой больным оказывали первую помощь, и спросил:
— Сначала скажи, что с ней случилось… почему я должен ее осматривать?
— Эта мерзавка переспала со своим женихом, а теперь все отрицает, — закричала мама, — я хочу, чтобы вы осмотрели ее и сказали правду.
Врач, которого все это начало забавлять, улыбался и подкручивал усы.
— Но вам нужна экспертиза, а не просто врачебный осмотр, — сказал он.
— Называйте это как вам угодно, — опять закричала мама, — но я хочу, чтобы вы ее осмотрели… разве вы не врач?.. Разве вы не обязаны осматривать людей, когда вас об этом просят?
— Спокойно… спокойно, — проговорил врач, — скажи, как тебя зовут?
— Адриана, — ответила я.
Мне было ужасно стыдно. Скандальный характер мамы, так же как и мой кроткий нрав, были известны всему кварталу.
— Ну, если даже она и поступила так, — сказал врач, который, очевидно, понимал мое смущение и пытался избежать осмотра, — что же в том плохого? Они поженятся, и все кончится благополучно.
— Это уж не ваше дело!
— Спокойно, спокойно, — мягко повторил он. Потом, обращаясь ко мне, сказал: — Как видишь, твоя мать хочет, чтобы я осмотрел тебя… раздевайся… через минуту ты сможешь уйти.
Набравшись смелости, я сказала:
— Да, я отдалась Джино… пойдем домой, мама.
— Нет-нет, дорогая, — сказала она тоном, не допускающим возражений, — ты должна показаться врачу.
Я разделась и покорно вытянулась на кушетке. Врач осмотрел меня и заявил маме:
— Ты была права… Так оно и есть… Теперь ты удовлетворена?
— Сколько? — спросила мама, вынимая кошелек.
Я тем временем поднялась с кушетки и одевалась. Врач отказался от денег и спросил меня:
— Ты любишь своего жениха?
— Конечно, — ответила я.
— А когда вы поженитесь?
— Никогда он на ней не женится! — закричала мама.
Но я спокойно ответила:
— Скоро… как только накопим денег.
Наверное, в моих глазах было столько наивной веры, что врач сердечно рассмеялся, потрепал меня легонько по щеке и выпроводил нас.
Я ждала, что, как только мы вернемся домой, мама снова набросится на меня с руганью, а может быть, и с кулаками. Но дома она, не говоря ни слова, зажгла газ и принялась готовить мне еду, хотя время было позднее. Поставив сковороду на плиту, она вошла в комнату и, освободив один конец стола от лоскутов, стала накрывать. Я сидела на диване, куда совсем недавно она приволокла меня за волосы, и молча смотрела на нее. Я была в сильном замешательстве, так как она не только не упрекала меня, но даже старалась показать всем своим видом, что она чему-то очень рада и довольна. Кончив накрывать на стол, она пошла в кухню и немного погодя вернулась, неся сковороду.
— Садись, поешь.
По правде говоря, я была сильно голодна. Я смущенно подошла и села на стул, который мама заботливо мне придвинула. На сковороде была необычная еда: кусок мяса с яичницей.
— Мне много, — сказала я.
— Ешь… это полезно… тебе надо поесть, — ответила она.
Мне казалось странным это ее внимание ко мне, в нем была, пожалуй, насмешка, но не чувствовалось никакой враждебности. Немного погодя она с еле заметным ехидством спросила:
— А Джино и не подумал накормить тебя?
— Мы заснули, — ответила я, — а потом уже было поздно.
Она ничего не сказала, а только стояла и смотрела, как я ем. Так было всегда: она подавала мне еду и смотрела на меня, а потом сама шла есть на кухню. Она никогда не садилась вместе со мной за стол, ела она мало — или то, что оставалось после меня, или то, что похуже. Мама смотрела на меня, как на дорогую и хрупкую вещь, единственную вещь, которой она владеет и с которой надо обращаться осторожно и аккуратно, и эта ее ласковая услужливость и преклонение уже давно перестали меня удивлять. Но на сей раз ее спокойствие и довольный вид вызвали во мне смутную тревогу.
— Ты сердишься на меня за то, что мы с Джино… Но он обещал жениться на мне… и мы скоро поженимся. Она тотчас же ответила:
— Я уже не сержусь на тебя… я сердилась потому, что прождала тебя весь вечер и очень беспокоилась… а теперь больше не думай об этом, ешь.
Ее фальшиво бодрый тон и уклончивый ответ — так обычно разговаривают с детьми, когда не хотят отвечать на их вопросы, вызвали во мне сильное подозрение.
— А почему не думать? Ты не веришь, что он женится на мне? — допытывалась я.
— Конечно, верю, но сейчас лучше поешь.
— Нет, ты не веришь.
— Не бойся, верю… ешь.
— Я не буду есть, пока ты не скажешь правду, — заявила я раздраженно, — почему у тебя такой довольный вид?
— Ничего подобного.
Она взяла пустую сковороду и унесла ее на кухню. Я дождалась, когда она вернется, и снова спросила:
— Ведь ты довольна?
Мама долго молча смотрела на меня и потом очень серьезно ответила:
— Да, я довольна.
— Но почему?
— Потому что теперь я наверняка знаю: Джино на тебе никогда не женится и бросит тебя.
— Неправда, он сказал, что женится.
— Не женится. Того, чего он хотел, он уже добился… он не женится и бросит тебя.
— Но почему он не женится на мне?.. Объясни, пожалуйста.
— Он не женится и бросит тебя… он только позабавится с тобой и бросит, ни гроша ты не получишь от этого босяка.
— Поэтому ты и радуешься?
— Конечно… теперь я твердо знаю, что вы не поженитесь.
