Ричард Морган
«Сталь остается»
Эта книга для моего отца, Джона Моргана, за то, что провел меня через тернии
— Мне кажется, ты воспринимаешь смерть как друга, — пробормотала она. — Странный друг для молодого человека.
— В этом мире смерть — единственный верный товарищ, — хмуро ответил он. — Она всегда рядом.
ГЛАВА ПЕРВАЯ
Когда человек, в чьем здравомыслии вы никогда не сомневались, заявляет, что его недавно усопшая мать пыталась забраться через окно спальни с явно недобрыми намерениями, у вас, по сути, два варианта действий. Принюхаться, потрогать пульс и проверить зрачки — не хватанул ли какой гадости — или поверить на слово. Первый вариант Рингил уже опробовал и, не получив положительного ответа, с преувеличенно тяжким вздохом отставил пинтовую кружку и вернулся за своим палашом.
— Каждый раз одно и то же, — бормотал он, проталкиваясь через заполнившую трактир толпу завсегдатаев.
Его палаш, полтора ярда закаленной кириатской стали, висел над камином в ножнах, сплетенных из материалов, названия которых люди не ведали, хотя любой кириатский мальчишка легко узнал бы в них сплавы пятивековой давности. Сам меч тоже имел имя в кириатском языке, но оно многое теряло в переводе. Чтимый в Доме Воронов и Прочих Пожирателей Падали — примерно так расшифровала витиеватый титул Аркет. Рингил называл его просто Рейвенсфрендом, Другом Воронов.
Нельзя сказать, что имя это особенно ему нравилось, но людям ведь хочется, чтобы знаменитый клинок и звенел звонко, да к тому же хозяин постоялого двора, человек небедный и проворный по части денег, переименовал заведение соответственно, на веки вечные скрепив решение печатью. Местный мазилка довольно правдоподобно изобразил размахивающего мечом Рингила в сцене сражения у Гэллоус- Гэп, знаменитого Виселичного Пролома, и теперь сие бессмертное творение висело снаружи, выставленное на всеобщее обозрение. Взамен Рингил получил ночлег и стол, а в придачу возможность развлекать байками о своих славных деяниях заезжих гостей, порой бросавших в шапку немного мелочи.
«К тому же, — как иронично заметил сам Рингил в письме к Аркет, — здесь стараются не замечать кое-каких постельных утех, за которые в Трилейне или Ихелтете твой покорный слуга был бы, без сомнения, предан медленной смерти через посажение на кол. Похоже, в Гэллоус-Уотер статус героя освобождает от некоторых обетов, обязательных в наши добродетельные времена для исполнения рядовыми гражданами».
Да и кто отважится обличать мужеложца, если за грешником закрепилась репутация рубаки, способного покрошить противника на куски быстрее, чем сброшенная рукавица упадет на землю?
«Что бы ни говорили, — писал Рингил, — слава не так уж бесполезна».
Мысль повесить палаш над камином тоже принадлежала хозяину постоялого двора. Расчет оказался верным, и теперь предприимчивый малый настойчиво убеждал своего знаменитого постояльца давать желающим уроки фехтовального мастерства на конюшем дворе.
Рингил колебался — нужда еще не прижала к стене, а что делает с людьми преподавание, показывал пример Башки.
Так или иначе, он почти бесшумно вынул меч из ножен, небрежно бросил его на плечо и вышел на улицу, не обращая внимания на недоуменные взгляды тех, кто еще час назад с восторгом внимал рассказам о доблести и мужестве. Рингил полагал, что по крайней мере часть слушателей последует за ним к дому школьного учителя. Если подозрения относительно происходящего там верны, большой беды не будет, а при первом же намеке на серьезные неприятности любопытных как ветром сдует. Впрочем, обвинять их в трусости никто бы и не стал. Чего еще ждать от крестьян да торговцев, ничем ему, кстати, не обязанных. Примерно треть из них Рингил до сего дня и в глаза не видел.
Во введении к трактату по тактике боя, опубликовать который под его именем Военная академия Трилейна вежливо отказалась, говорилось: «Если не знаешь своих бойцов по имени, не удивляйся, когда они не последуют за тобой в сражение. С другой стороны, не удивляйся также и обратному, поскольку принимать во внимание должно множество факторов. Лидерство — продукт сомнительный, его нелегко как произвести, так и постичь».
Простая истина, проявившаяся с полной ясностью в самых кровопролитных сражениях, какие только сохранились в живой памяти свободных городов. Тем не менее из Трилейна пришел облеченный в мягкую форму отказ: «…слишком неопределенно и туманно, чтобы Академия могла рассматривать это как ценный учебный материал. Именно неопределенность и двойственность вынуждают нас отклонить представленный вами труд».
Рингил еще раз взглянул на пергамент и отыскал последнее предложение, за которым, как он подозревал, скрывалась родственная душа.
На улице было холодно. Короткий кожаный жилет со свободными, в полдлины парусиновыми рукавами служил плохой защитой от не по сезону ранних заморозков, скатившихся с Махакского плато и расползавшихся по низинам. Вершины гор, под которыми приютился городок, уже надели снежные шапки, и местные полагали, что Гэллоус-Гэп станет непроходимым к Падрову дню. Люди снова поговаривали об олдраинской зиме. По деревням уже несколько недель ходили слухи о том, что на горных лугах пропадает скот и что причастны к этому не только волки, но и хищники куда менее естественной природы. Шептались и о жутких встречах и видениях на узких перевалах.
Не все рассказы можно было списать на чересчур богатое воображение. Именно здесь, подозревал Рингил, и крылся источник проблемы. Домик школьного учителя Башки стоял в конце городской улицы и примыкал к местному кладбищу. Будучи самым образованным жителем городка Гэллоус-Уотер — не считая обосновавшегося здесь героя, — Башка исполнял также роль смотрителя храма, а жилье полагалось каждому, занимавшему сию должность. В ненастную погоду кладбище нередко становилось источником пропитания для разного рода падальщиков.
«Будешь ты героем великим, — такой вывод сделала когда-то ихелтетская предсказательница, изучив слюну Рингила. — Много сражений на твоем пути, и многих сильных врагов ты одолеешь».
И ничего насчет того, что быть ему внештатным истребителем нечисти в задрипанном пограничном городишке.
Главные улицы Гэллоус-Уотер освещали закрепленные в скобах факелы, остальным приходилось довольствоваться небесным светом, которого в облачную ночь было совершенно недостаточно. Как и ожидалось, толпа любопытных изрядно поредела, едва Рингил свернул в темный переулок, а когда выявилось, куда именно он направляется, численность оставшихся сократилась вполовину. Группка из шести—восьми человек дотянулась за ним до угла улицы, где жил Башка, но самого дома, дверь которого так и осталась распахнутой, после того как школьный учитель в одной ночной рубашке бежал, Рингил достиг уже в полном одиночестве. Он взглянул на кучку зевак, остановившихся в нерешительности на почтительном расстоянии, и криво усмехнулся:
— Держитесь подальше!
Со стороны могил донесся протяжный глуховатый крик. Рингил снял с плеча меч и, держа его перед собой, осторожно обогнул угол дома.
