этого вполне достаточно. Думаешь, стражники нас пропустят? Поздно все-таки.
Эрил выразительно протянул раскрытую ладонь и потер пальцами.
— С ними нужно лишь вести себя правильно. Обычно они настроены вполне дружелюбно.
Рингил вспомнил недавний случай у дома Шалака — действительно, кошелек решил проблему куда успешнее, чем оружие, — и кивнул.
— А здесь ведь мало что изменилось.
Все так и получилось. У самодельного заграждения на улице Черного Паруса, где формально заканчивалась Тервинала и начинался Солт-Уоррен, разместилось отделение стражников в кольчугах времен давно закончившейся войны и шлемах. Солдаты лениво позевывали и только что не протягивали руки за «пропуском». Заграждение представляло собой сваленную в кучу ломаную мебель и служило не столько препятствием, сколько местом относительно комфортного несения службы, где можно было найти удобный уголок и поковырять от нечего делать в зубах. В тусклом свете уличных фонарей лица солдат пугали нездоровым желтоватым отливом, а на шлемах четко проступали вмятины. Большинство были вооружены короткими мечами для рукопашного боя, двое или трое держали в руках пики, и все совершенно очевидно устали нести службу. На всех ни одного щита. Рингил — привычка сработала сама по себе — подумал, что мог бы справиться с отрядом за пару минут, не получив ни единой царапины.
Эрил подошел к сержанту. Операция по передаче взятки прошла настолько гладко, что Рингил, отвлекшись на мгновение, почти пропустил ее. Другая сторона улицы Черного Паруса затаилась под покровом темноты. Ламп там не было, факелы на стенах давно погасли, выгорев до почерневших огрызков. Стражники поставили за баррикадой пару жаровен — света они почти не давали, но позволяли немного согреться. Дома на противоположной стороне тонули в глубокой, густой тени. За окнами вторых и третьих этажей шевелились размытые, неясные тени, может быть, тех самых «смотрителей», но издалека они казались какими-то нечеловеческими, уродливыми, с резкими чертами и неестественно угловатыми.
Вот тебе и двенда, Гил. Чтобы их увидеть, требуется лишь страх да небогатое воображение.
Улыбка, едва коснувшись губ, тут же растворилась. Страх Милакара не был притворным. История об отрезанных, но живых головах впечатляла.
Сержант отдал какое-то приказание двум своим людям. Эрил повернулся и поманил Рингила и Гирша. Солдаты у края баррикады отступили, освобождая проход. На всякий случай Рингил пробормотал по- тенаннски несколько благодарных слов и, обратившись к Эрилу, добавил пару строчек из ихелтетской колыбельной.
— Одиннадцать, шесть, двадцать восемь, — с непроницаемым лицом ответил Эрил, и они двинулись дальше по темной стороне бульвара.
За спиной у них кто-то из солдат пошевелил мечом едва тлеющие угли в жаровне. Светлее не стало, но под ногами и на каменной кладке домов запрыгали в танце длинные тени.
— Тебе детей приходилось убивать?
Гирш спросил, наверно, просто так, от нечего делать, — они проходили по узкому, крытому мостику, уже третьему или четвертому, и с каменной галереи за ними внимательно, с недетской расчетливостью наблюдали мальчишки.
Рингилу сразу вспомнились Восточные ворота.
— Если помнишь, я был на войне, — уклончиво ответил он.
— Да, но я не про ящериц спрашиваю, а про людей. Про детей вроде тех, что наблюдают за нами сейчас.
Рингил с интересом посмотрел на спутника. Нет, Гирш тут ни при чем. В Трилейне народ свято верил, что война была самой что ни на есть решающей битвой за все человечество, сражением людей — при незначительной технической помощи кириатов — против воплощенного в чудовищах зла, против неумолимого, безжалостного врага. И Гирш, при всей компетентности телохранителя, знал о событиях прошлого не больше уличного пацана. Скорее всего, он за всю свою жизнь никогда не покидал пределов лиги, может быть, не выезжал даже из Трилейна. А уж о Нарале и Эннишмине, как и о других местечках, где в конце войны вспыхнули жестокие пограничные споры, и не слыхал вовсе. Потому что если слыхал…
Нет, в эту тему лучше не углубляться. Забудь и отпусти, говорила ему при их последней встрече Аркет. Он и пытался. Всерьез, по-настоящему.
До сих пор.
— Если до этого дойдет, проблем не будет, — негромко ответил он.
Гирш кивнул и больше вопросов не задавал.
А вот другие оказались не столь покладистыми.
—
Он тряхнул головой, постаравшись отделаться и от этого голоса.
Между тем из дверей, окон и даже с крыш за ними продолжали наблюдать. Да и за спиной слышались осторожные шаги.
Как будто они что-то знали.
Перестань. Хватит с тебя этого дерьма.
Он заставил себя сосредоточиться, зацепиться за реальность, за улицу. Если не расслабляться, то и убивать сегодня никого не придется, ни детей, ни взрослых. Вопреки всем страшным байкам Милакара, Эттеркаль ничем не отличался от тех жалких, убогих городских районов, по которым ему не раз доводилось ходить ночью. Да, узкие улочки казались темными по сравнению с широкими, ярко освещенными бульварами Тервиналы, но были по большей части неплохо вымощены, а ориентироваться помогал свет из окон и витрин небольших лавчонок, все еще открытых даже в столь поздний час. Все остальное, как и везде, темнота и ее обитатели: докучливые раскрашенные шлюхи с подтянутыми повыше грудями и юбками и такими поношенными и отупевшими физиономиями, что никакой макияж уже не мог замаскировать оставленных нелегкой долей следов разрушения; сутенеры, приглядывающие за подопечными из подворотен; вьющаяся в полосках света и напоминающая вызванных из мрака духов мошкара; появляющиеся время от времени из тени хищного вида личности, которых можно было принять за сутенеров, но которые занимались иным промыслом и награждали внимательным взглядом каждого прохожего.
Впрочем, уяснив, что представляют собой Рингил и его спутники, они торопливо исчезали. Попадались и неподвижные тела — пропахшие мочой, они лежали или сидели у стен, пьяные, обкуренные, безразличные ко всему. Были среди них и те — зоркий взгляд Рингила обнаружил по крайней мере пару таких, — для кого все недавние проблемы с пропитанием, ночлегом, временным забытьём навсегда утратили какую-либо значимость.
Через какое-то время они вышли к первому адресу из списка Милакара.
Большого впечатления этот перевалочный пункт работорговли не производил. Длинный обшарпанный фасад трехэтажного ветшающего здания, окна с покосившимися ставнями, сквозь щели в которых пробивался чахлый свет. Из-под тонкого слоя грязной штукатурки местами проглядывала кирпичная кладка, осевшая крыша нависала нахмуренной бровью. Двери на первом этаже прятались за солидными решетками. Каретный подъезд защищали прочные, обитые железными полосами двойные ворота, которые вполне могли противостоять ударам осадных машин.
В те времена, когда рыбацкие бухточки в устье Треля еще не расчистили до серьезной глубины, Эттеркаль был районом многочисленных складов, где хранили товар приходившие сюда караваны, и это здание определенно помнило те далекие дни.
Постепенно морская торговля заглушила караванную, и Эттеркаль начал рассыпаться. Бедность съела квартал, а на сохранившихся крохах и объедках расцвела преступность. Рингил уже не застал той поры — ко времени его рождения процесс зашел слишком далеко, и от района остался полусгнивший труп, — но динамику распада знал хорошо. Если в Ихелтете муниципальным властям вменялось в обязанность — и это было закреплено в соответствующих положениях — поддерживать в должном состоянии каждый город, где большинство населения составляли приверженцы истинной веры, то правящая элита Трилейна больше склонялась к тому, чтобы пустить дело на самотек. Бессмысленно и бесполезно, доказывали они, плыть против течения. Коммерция нашла для себя иной путь, деньги стремятся туда, где больше прибыль, и все,
