ничего плохого и теперь.
Марнак поморщился. Не все махаки придерживались того мнения, что хорошие люди обязательно становятся хорошими духами. Духа нужно ублажать, независимо от его происхождения, ритуалы требуется блюсти. Так говорил шаман. Никто не объяснял толком, почему должно быть именно так, но общее мнение сходилось на том, что отступление от традиций чревато большими неприятностями как для самого нарушителя, так и для всего клана.
— Ладно, трогай. Если постараешься, успеешь вернуться домой до ночи. — Марнак развернул коня. — И вот что. Если Сула спросит, скажи, что последние полмили я прошел пешком, ладно?
Марнак усмехнулся через плечо.
— Ладно.
Он щелкнул языком, пришпорил коня, перевел его сначала на рысь, а потом и в галоп. Вскоре всадник и лошадь превратились в точку, которая постепенно растворилась во мраке. Эгар вздохнул и повернулся к могиле родителя.
Ничего особенного она собой не представляла. Зимой земля в степи твердая, копать трудно, так что могила получилась неглубокая. Сверху ее завалили камнями, на сбор которых ушел целый день. В изножье поставили традиционную пирамидку, раскрашенную цветами скаранакских кланов и защищенную железными талисманами, развешанными на плетях из буйволовой кожи. Камни посыпали лепестками степной розы и крокуса, в изголовье посадили саженец карликового дуба, чтобы со временем тень защищала Эркана от летнего зноя.
За прошедшее время краски поблекли, а висевшие над головой голые ветки выросшего дерева напоминали руки скелета. Остались только железные украшения, хотя — Эгар прищурился — двух-трех талисманов все же не хватало. Похоже, их украли за прошедший год.
— Воронакские негодяи, — пробормотал он.
Других здесь не бывает, только разведчики с юга. Он видел могильные обереги воронаков в ихелтетских музеях, но никогда не мог вразумительно объяснить, почему это вызывает у него такую злость. В империи терпимо относились к другим верованиям, но за этой терпимостью ощущалось высокомерное превосходство цивилизованных сторонников Откровения. В конечном счете им было наплевать на чужие чувства, и его это неизменно бесило.
Ладно, давай-ка займемся делом.
Он оставил коня пощипывать травку невдалеке от могилы, откупорил привезенную с собой фляжку с рисовым вином и, держа ее в руке, постоял над могилой.
— Привет, отец, — вслух сказал Эгар. — Принес тебе кое-что особенное.
Ответом ему был лишь порыв ветра.
— Хорошая штука. Я только ее на юге и пил. В таверне, что возле бухты, рядом с домом Имраны. Тебе бы там тоже понравилось. Место шумное, много парней с верфи, а они любят строить из себя героев. Дверь откроешь — и перед тобой море. — Он помолчал, глядя на каменную пирамидку. — Хотел бы я показать тебе море.
Эгар моргнул. Прокашлялся.
— Даже не верится, что теперь это вино продают в Ишлин-Ичане. Вот я и прихватил. Обошлось, конечно, недешево, но я же вождь. Могу себе позволить!
Расслабься, Эг. Впереди целая ночь, а солнце еще не зашло.
Он поднял фляжку, наклонил и, держа над землей, принялся поливать могилу, описывая рукой небольшие круги. Рисовое вино растекалось по камням, сбегая в темные щели между ними. Когда фляжка опустела, он вытряхнул последние капли и осторожно поставил ее у основания пирамиды. Рука замерла. Эгар повернул голову, прислушиваясь к ветру. Потом резко выпрямился. Поморщился — то ли от внезапной боли в костях, то ли от чего-то еще. Он снова откашлялся.
— Что ж, наверно, надо развести огонь.
Эгар расседлал коня, с солдатской аккуратностью снял оружие, одеяла, припасы. Развернул узелок со щепой для растопки, составил ее домиком на голом клочке земли, отмечавшем место прежних бдений. Солнце выпуталось из веток и повисло над горизонтом. Он поежился. Несколько раз огляделся. Прошелся, собирая сломанные бурей сучки, принес их к огню, поломал, сложил все кучкой. Собранного должно было хватить до рассвета, но запас никогда не помешает. К тому же работа помогала согреться, избавиться от неприятной дрожи в костях.
Эгар опустился на колени. Как и большинство махаков, трут и сухой мох он носил в мешочке под рубашкой. Высек искру. Мох схватился, и Эгар бережно поднес его к щепе, подержал, пока пламя не перекинулось на дерево, поворошил. Некоторое время он сидел, склонив голову, глядя на огонь. Из-под щепок потянулся дымок, желто-красные язычки побежали вверх. Дерево вспыхнуло, затрещало. В лицо пахнуло теплом, глаза заслезились от дыма. Он снова поднялся, отступил в сумрак и холод. Убрал мешочек, отряхнул руки. Оглянулся на узловатый, кривой дуб и закатное солнце.
— Ну вот, отец, я…
Возникла фигура.
По сердцу как будто ударили молотом, ледяные пальцы страха сдавили грудь, и рука метнулась к рукояти ножа на поясе.
Это был не отец.
По крайней мере, внешне ничего похожего. Длинная поношенная накидка из сшитых кусочков кожи — такие носили капитаны лиги, шляпа с мягкими полями, сдвинутая вперед, чтобы скрыть лицо, хотя в том не было необходимости — солнце висело у него за спиной. Ничего подобного Эркан, шумный, по-мальчишески непоседливый, кочевник до мозга костей, никогда не носил и носить бы не стал.
Нет, он бы такое и мертвый не надел.
Эгар почувствовал, как дрогнул уголок рта. Изумление и страх сменились холодной расчетливостью солдата. Незнакомец в накидке, похоже, явился один. Ни сообщников, ни оружия, ни лошади поблизости — ничего не видно. Эгар скосил глаз — его конь спокойно пощипывал травку, никак не реагируя на незнакомца, оружие, топор и копье, лежало на месте. Невероятно, как он позволил кому-то подойти так близко и ничего не заметил.
Пальцы сжали рукоять ножа.
— Я тебя не трону, Сокрушитель драконов.
Голос прозвучал как будто издалека, словно его принес ветер. Эгар вздрогнул от неожиданности.
— Ты знаешь меня?
— Некоторым образом да. Я могу подойти ближе?
— Ты вооружен?
— Нет. Мне оружие ни к чему.
— Ты шаман?
Фигура в накидке оказалась вдруг в паре футов от него. Это случилось так быстро, что Эгар даже не заметил, как незнакомец переместился. Холодная рука стиснула запястье так, что он не смог бы выхватить нож, даже если бы от этого зависела жизнь. Лицо под шляпой надвинулось, сухое, обтянутое кожей, с суровыми глазами. В воздухе пахнуло чем-то кисловатым, такой запах шел иногда от кириатской пивоварни, что находилась южнее Ан-Монала.
— Времени мало, — предостерег голос, по-прежнему звучавший издалека. — Твои братья собрались убить тебя.
И все.
Фигура исчезла.
Эгар дернул руку, которую уже никто не сжимал, и едва не упал. Рванул из ножен кинжал. Обернулся. Никого. Незнакомец пропал. Растворился в стылом воздухе или высокой траве, как унесенная ветром память о голосе, как кисловатый запах, смешавшийся с дымком от костра. Как невидимый след от пальцев на запястье.
Эгар еще раз огляделся, сдерживая дыхание, держась за нож. Тихо. Только серый сумрак сгущался над степью.
Обруч в небе — как окровавленное полукружье. Пирамидка на отцовской могиле. Пустая фляжка у камня. Черный силуэт дерева.
