Мэтт поднялся из-за стола и начал мерить комнату шагами.
— Уж не хочешь ли ты мне сказать, что сможешь работать одновременно на меня и Маклафлинов?
— Разумеется, смогу.
На его лице появилось выражение муки.
— Но…
— Но — что? Думаешь, я шпионка? — Энни презрительно взглянула на Мэтта. — Вдруг перестал мне доверять?
— Доверие здесь ни при чем.
— Значит, твое неприятие этого факта объясняется исключительно неразумной, слепой ненавистью?
Он застонал, резко покачав головой.
— Ты не знаешь, о чем говоришь, Энни. Как-нибудь я расскажу тебе кое-какие вещи, которые заставят тебя передумать. И изменить свое мнение об этих людях.
Девушка встала, сжав в руке сумочку.
— В этом нет никакой необходимости. Я уже приняла решение. Если ты не сможешь смириться с тем, что я работаю у Маклафлинов, мне придется искать другую работу. Или вернуться в кафе Милли.
Мэтт покачал головой.
— Мы все-таки поговорим. За обедом. Пойдем.
Они и в самом деле поговорили за обедом, но вовсе не о Маклафлинах. Энни наконец встретилась с Милли, и женщины со слезами обнялись. Остаток часа, отведенного на обед, постоянные клиенты кафе подходили к столику Энни и Мэтта, чтобы пожелать ей удачи и сказать, что им будет очень ее не хватать.
— Ты прямо как королева бала, не так ли? — пробормотал Мэтт, когда они выходили из кафе.
Он помог девушке сесть в машину. Энни откинулась на сиденье и наконец-то расслабилась. Вскоре они выехали на шоссе.
— Давай-ка попробуем проехать другой дорогой, — предложил Мэтт, остановившись на перекрестке. — Ты когда-нибудь была в той стороне города?
— Нет… — Ее сердце стало биться чаще. На то, чтобы Энни старательно держалась подальше от упомянутой части города, была своя причина. Ведь именно там находится Койот-парк — место, с которым неразрывно связаны все ее детские воспоминания.
— Хочешь посмотреть на наше новое здание? — спросил Мэтт в тот самый момент, когда девушка ждала этого вопроса.
Она не колебалась.
— Конечно.
— Оставайся с нами, и в следующем году будешь там работать, — произнес Мэтт спустя десять минут, медленно проезжая мимо грандиозной стройки.
— А как насчет тебя? — спросила девушка, чувствуя прилив любопытства. — Ты по-прежнему будешь работать в компании?
Все следы недавней шутливости мгновенно исчезли.
— Это будет зависеть от обстоятельств, — уклончиво ответил Мэтт.
— От каких обстоятельств? — настаивала Энни.
Она уже знала, что Мэтт уехал учиться в другой город в основном потому, что хотел избавиться от влияния отца. Об этом знали все. И он приложил огромные усилия, чтобы стать высококвалифицированным врачом. Энни слышала, что он несколько месяцев назад вернулся домой и согласился работать в компании Алманов только потому, что заболел его отец.
— Никогда не знаешь, что для тебя приготовила судьба, — ответил Мэтт, одарив девушку быстрой улыбкой. — Посмотри хотя бы, как тебя саму судьба швырнула в мою жизнь.
— Швырнула — точное слово, — отметила Энни. — С моей стороны для этого не было приложено ни малейших усилий.
— Хочешь сказать, что обморок и падение к моим ногам не были частью мерзкого и гнусного плана, разработанного тобой с самого начала? И ты не собиралась похищать мое сердце, воззвав предварительно к сочувствию и состраданию?
Энни проницательно посмотрела на Мэтта, желая удостовериться наверняка, что он просто пошутил.
— Если бы только я была достаточно умна, чтобы придумать подобное… — произнесла она с напускным сожалением. — Ты такой простак!
— Неужели?
Подобное поддразнивание делало атмосферу слишком уж теплой, уютной и непринужденной, и Энни отвернулась. Мэтт тем временем вырулил на дорогу.
— Мэтт, — произнесла Энни, слегка нахмурившись, — я не понимаю одного — если ты не имеешь ни малейшего желания заниматься бизнесом и, наоборот, искренне хочешь продолжить врачебную практику, то почему не можешь честно сказать об этом отцу? Зачем притворяться?
Мэтт мягко рассмеялся.
— В твоих устах это кажется таким простым! Но ты плохо знаешь Джесси Алмана. Он пользуется эмоциональным шантажом. Например, прекрасно использует чувство вины.
— Вины?! А что у тебя есть такого, чтобы чувствовать себя виноватым перед ним?
— Жизнь. Знаешь, как это бывает… Иногда ты чувствуешь вину за то, что когда-то сделал, иногда — за то, чего не сделал. Иногда за то, что слишком сильно кого-то любил… Или любил недостаточно. Понимаешь? — Мэтт резко крутанул руль. — Давай вернемся по старой дороге, — предложил он.
Старая дорога как раз вела мимо парка. Энни прикусила губу. Какого черта? Будет приятно снова увидеть знакомые места.
Ей не пришлось долго ждать. Они миновали пару ферм — и вот, он перед ними. Койот-парк. Он выглядел грязным и доступным всем ветрам, поросший тополями и можжевельником. Таким Энни и помнила это место. Но кое-что все-таки изменилось — здесь не было ни единой души.
— Останови машину, — вдруг попросила она. — Всего лишь на минутку. Пожалуйста, остановись.
Мэтт подчинился, бросив на Энни любопытный взгляд. Девушка вышла из машины и осмотрелась. Детские воспоминания нахлынули бурным потоком.
— Скажи, ты не очень спешишь? Можно я прогуляюсь? — Энни указала на расшатанный деревянный мост, который по-прежнему тянулся над речушкой.
— Нет проблем…
Девушка направилась в сторону моста. Мэтт последовал за ней, отставая на несколько шагов.
— В чем дело, Энни? — спросил Мэтт, когда она ступила на мост и в волнении огляделась по сторонам.
— Здесь мы иногда разбивали лагерь, когда я была ребенком, — откровенно объяснила Энни. — И отнюдь не во время каникул. Здесь мы жили. Были годы, когда у нас не оказывалось ни денег, ни друзей, и мы жили в трейлере. Иногда в палатке.
Его улыбка казалась недоуменной, словно он и представить себе не мог подобной жизни.
— Я помню, что многие разбивали здесь лагерь. Теперь это запрещено. — Он сделал паузу, пристально посмотрев на девушку. — Но я думал, что это по большей части цыгане.
Энни улыбнулась, кивнув.
— В те дни я знала очень многих цыган.
Мэтт нахмурился.
— Но ведь сама ты не цыганка.
— Нет. Моя мать была испанкой, а отец… — девушка вдруг замолчала.
— Что?
Энни тряхнула головой, чтобы убрать с лица волосы.
— Мой отец не стоит даже упоминания в разговоре. Он ни разу не появился в моей жизни.
Странная тень, очень похожая на гнев, пронеслась по лицу Мэтта, и Энни умолкла, размышляя, что