нескольким дамам в дипломатическом кругу то, что сообщили ему немецкие офицеры. Они сказали ему, что постоянно ждут своей смерти. Этот рассказ, как огонь, моментально распространился по всему городу, а доктору Ледереру грозил арест. Он обратился ко мне за помощью. Я отвел его к Вангенхайму, который отказался иметь с ним дело. Ледерер, по его словам, был австрийским подданным, несмотря на то что представлял немецкую газету. Он был очень зол на Ледерера за этот опрометчивый поступок. Но в конце концов мне удалось провести столь непопулярного журналиста в австрийское посольство, где он и провел ночь. Через несколько дней Ледерер должен был покинуть город.
Среди всего этого кошмара был один человек, которого все это, по-видимому, не коснулось. Хотя послы, генералы и политики ждали самых страшных бедствий, голос Энвера оставался все таким же обнадеживающим и тихим. Спокойствие и мужественность человеческого духа никогда не были столь полезны, как тогда. В конце декабря – начале января, когда город накрыла первая война страха, Энвер сражался с русскими на Кавказе. Однако эта кампания, как я уже говорил, была не слишком успешной. Энвер покинул Константинополь, чтобы стать завоевателем, однако в конце января вернулся, командуя побитой и деморализованной армией. Такой кошмарный опыт сломал бы любого другого, и то, что Энвер остро чувствовал неудачу, было видно исходя из того способа, который он выбрал, чтобы спрятаться от общественности. В первый раз после его возвращения я увидел его на благотворительном концерте в пользу Красного Креста. Энвер сидел в глубине ложи, стараясь не попадать в поле зрения присутствующих. Было вполне очевидно, что он был не уверен, что публика радушно его примет. Все важные люди в Константинополе – наследник, члены кабинета и послы – посетили это мероприятие. И согласно традиции наследник приглашал к себе высокопоставленных лиц, чтобы сказать им несколько приветственных слов. Среди прочих был приглашен и Энвер. По-видимому, это прибавило ему мужества, и он появился в обществе дипломатов, которые восприняли это как знак того, что его положение в обществе восстановлено. Спустя несколько дней после этого он обсудил сложившуюся ситуацию со мной. По его словам, он был изумлен распространением страха и отчаяния в городе, а приготовления к переезду султана и правительства, что практически оставляло город на милость англичан, вызывали у него отвращение. Он не верил, что флот союзников мог войти в Дарданеллы, он совсем недавно проинспектировал все фортификационные сооружения и был уверен в их способности дать успешный отпор. И хотя корабли союзников все же уже находились в Дарданеллах, он заверял всех, что Константинополь будет защищаться до последнего человека.
Однако заверения Энвера не удовлетворили его коллег. Они готовились к приходу англичан. Если, несмотря на самое героическое сопротивление, которое смогут оказать турецкие армии, союзники все-таки захватят город, правящие классы были к этому готовы. Они намеревались сделать со своей столицей то же самое, что русские сделали с Москвой, когда к ней подошел Наполеон.
– Они никогда не получат этот город, – говорили мне, – а только кучу пепла.
Кстати, эти слова были вовсе не пустой угрозой. Мне сообщили, что во все полицейские участки и ряд других мест завезены канистры с бензином, которые можно было очень быстро поджечь. Так как большая часть домов в Константинополе была построена из дерева, то все это представлялось не слишком сложной задачей. Но турки были решительно настроены уничтожить не только эти временные здания; их планы распространялись также на прекрасные архитектурные творения, созданные христианами задолго до турецкой оккупации. В частности, они хотели взорвать мечеть Святой Софии. Это здание, которое было христианской церковью в течение многих веков до того момента, когда стало мусульманской мечетью, представляло собой величественное строение времен исчезнувшей Византийской империи. Естественно, предложение совершить подобный акт вандализма вызвало у всех нас возмущение, и я обратился к Талаату с просьбой пощадить храм Святой Софии. Он легко отнесся к предполагаемому разрушению.
– В комитете партии «Единение и прогресс» не найдется и шести человек, – сказал он мне, – которые любили бы старое. Нам всем нравится все новое!
Это все, чего я смог добиться тогда относительно этого вопроса.
Настойчивость Энвера в отношении того, что Дарданеллы смогут выстоять, привела к тому, что его товарищи потеряли всякое доверие к его мнению. Спустя примерно год Бедри-бей, префект полиции, рассказал мне все в деталях. Пока Энвер был на Кавказе, говорил Бедри, Талаат созвал совещание, что-то вроде военного совета по Дарданеллам. Присутствовали Лиман фон Зандерс, немецкий генерал, реформировавший турецкую армию; Узедом, немецкий адмирал, бывший генеральным инспектором турецких береговых укреплений; Бронссарт, немецкий начальник штаба турецкой армии, и еще несколько человек. Все присутствующие высказывали как свое личное мнение, что британский и французский флот сможет захватить пролив. Единственным поводом для дискуссии, по словам Бедри, было то, сколько времени – восемь или двадцать часов – потребуется кораблям, чтобы добраться до Константинополя после того, как они разрушат укрепления. Мнение Энвера было всем хорошо известно, однако совет решил игнорировать его и провести подготовку без его ведома – исключить военного министра, по крайней мере временно, из принятия решений.
В начале марта Бедри и Джамболат, ответственный за национальную безопасность, пришли ко мне. Тогда уже началось массовое бегство из столицы. Турецких женщин и детей отправили в глубь страны; банки заставили отправить свое золото в Малую Азию; архивы Оттоманской Порты уже были перевезены в Эскишер, и практически все послы и их сопровождающие, как и большинство чиновников правительства, были готовы к отъезду. Директор музея, который был одним из тех шести турок, и, по словам Талаата, «любил старое», спрятал произведения искусства, находящиеся в Константинополе, в подвалы или укрыл их в защищенных местах. Бедри пришел, чтобы согласовать детали моего отъезда. Будучи послом, я был аккредитован при султане, и моим долгом было, по словам Бедри, следовать туда, куда решил следовать султан.
Поезд уже готов, добавил он. И ему хотелось бы узнать, сколько человек я собирался взять с собой. На его предложение я ответил отказом. Я проинформировал Бедри, что, по моему мнению, мой долг заключался в том, чтобы остаться в Константинополе. Только посол, сохраняющий нейтралитет, сказал я, сможет помешать убийствам и разрушению в городе, и я обязан цивилизованному миру, если смогу, предотвратить подобные бедствия. Если моя должность посла обяжет меня следовать за султаном, то я уйду в отставку и стану генеральным консулом.
И Бедри, и Джамболат были гораздо моложе и гораздо менее опытными, чем я. Таким образом, я намекнул им, что в подобной ситуации в качестве советчика им потребуется человек с многолетним опытом. Я был заинтересован не только в защите иностранцев и американских учреждений, но и, по чисто гуманным соображениям, в том, чтобы сохранить турецкое население от перегибов, которых следовало ожидать. Представители некоторых национальностей, склонные к грабежу и убийствам, вызывали особое беспокойство. Поэтому я предложил Бедри и Джамболату сформировать что-то вроде комитета, состоящего из нас троих, который попытался бы взять под контроль близящуюся катастрофу. Они согласились. Мы втроем собрались и разработали план действий. Мы взяли карту Константинополя и отметили на ней районы, которые, согласно существовавшим правилам ведения войны, по нашему мнению, союзный флот имел право атаковать. Таким образом, мы решили, что военное министерство, военно-морское министерство, офисы телеграфа, железнодорожные станции и все общественные здания вполне могут стать целями их орудий. Затем мы отметили зоны, которые должны обладать иммунитетом, на чем мы должны настаивать. К ним были отнесены основная часть города, состоящая из жилых домов, а также часть города, где находились все посольства, Пера, район на северном берегу бухты Золотой Рог. Их мы отметили как места, которые нельзя атаковать. Мы также разграничили определенные жилые районы Стамбула и Галаты, турецкие области. Я телеграфировал в Вашингтон, запрашивая у Государственного департамента ратификацию этих планов и согласие уважать эти зоны безопасности со стороны британского и французского правительства, и получил подтверждающий ответ.
Таким образом, все приготовления были проведены. На станции стояли поезда, готовые увезти султана, правительство и послов в Малую Азию. Они стояли под парами, готовые в любой момент тронуться в путь. Все мы ждали триумфального прибытия флота союзников.
Глава 17
Энвер демонстрирует «Уязвимость» британского флота. Старомодные укрепления в устье Дарданелл
Когда напряжение достигло своего пика, Энвер попросил меня съездить в Дарданеллы. Он все
