попала инфекция. Вообще-то птицы не боятся инфекций. Температура тела у них такая высокая, что опасные бактерии гибнут. Но на всякий случай мы введем ей антибиотик — это безболезненно.
Доктор шарила на полке, а птицу держала в руке, будто забыв о ней, как о привычной вещи, вроде любимого браслета.
— Если хотите, заберите ее. Сможете за ней ухаживать?
— Я?
— Конечно, вы. Вы ведь ее нашли. Я вас научу — дело несложное.
— Да у меня она погибнет — я что-нибудь не так сделаю. У меня даже растения не приживаются.
— Птица — не растение, — урезонила меня доктор Мидзутани. — Кстати, вы правша или левша?
— Левша, — удивилась я ее вопросу. Люди обычно полагают, что все должны быть правшами.
— Тогда дайте мне правую руку. В левой вам будет удобней держать шприц.
Я повиновалась. Она переложила птицу в мою ладонь, растворила какое-то лекарство в воде и, набрав жидкость в шприц, протянула его мне.
— Теперь зажмите ее голову между большим и указательным пальцами.
— Ага.
— А сейчас выдавите каплю в уголок ее клюва. Хорошо?
— Ладно.
Я осторожно капнула. Птица, едва раскрывая клюв, начала пить лекарство. Я это поняла, увидев, как подрагивает ее черное горлышко.
— Еще две-три капли, только не сразу, — сказала доктор.
Птица покорно пила, ничуть не сопротивляясь. Мне даже не верилось, что это свободолюбивое создание так безропотно мне подчиняется.
— Прекрасно. У вас дар божий, — констатировала доктор, когда процедура завершилась.
Я отложила шприц, но птицу из руки не выпустила.
— Следующая порция — завтра утром. По одной-две ежедневно. Можно вливать прямо в клюв, но лучше именно так, как я показала — капать на основание клюва.
— А почему?
— Если вливать прямо в клюв, птица может захлебнуться.
— Захлебнуться?
— Ну да. Впрочем, эта птичка не захлебнется. Ведь она не птенец и не будет при вашем появлении раскрывать клюв.
Зайдя в другую комнату, доктор вернулась с пластиковой сумкой в руках.
— Я не держу птиц в проволочных клетках. Они ранят крылья о проволоку.
Она открыла сумку, и мы затолкали птицу туда.
Свиристель проковылял на одной ноге в дальний угол своего временного жилища.
— Надо подобрать корм, — с этими словами доктор вышла из лечебницы и направилась к соседнему зданию — большому дому, выстроенному в традиционном японском стиле. Я последовала за ней.
— Почему вы решили, что я смогу о нем позаботиться? Может, лучше оставить птицу у вас? — Мой голос дрожал от волнения. А повод для беспокойства был: бабушка ни за что не позволит мне держать дома дикую птицу.
Остановившись, ветеринар обернулась ко мне:
— Вообще-то я действительно держу больных птиц у себя. Боюсь отдавать их на попечение тем, кто их приносит. Не слишком доверяю этим людям. Однако вы — другое дело.
— Но вы же меня совсем не знаете. А вдруг я бессердечное создание? И вообще не привыкла ни о ком заботиться?
— Я уже поняла, что у вас добрая душа. Потом, вы очень внимательны. Большинство моих посетителей говорят: «Вот, нашел птичку. Наверное, больна, не может летать». И все. А вы же внимательно ее осмотрели. Увидели, что у нее повреждена лапка, а не крыло. Уверена, что вы ее вылечите.
Я удрученно молчала.
— Что-то не так? Что вас беспокоит?
Как объяснить ей ситуацию? Если я скажу, что не могу забрать птицу, потому что бабушка сживет меня со свету, доктор, естественно, спросит: а при чем здесь бабушка? Важнее, как посмотрят на это родители. Рассказывать ветеринару сагу о нашем злополучном семействе, о беглянке-матери, о распутнике-отце и о бабушке, которая ненавидит животных? Нет уж, ни за какие коврижки! Она разочаруется во мне. Приняла меня за заботливого, ответственного человека, а на самом деле я достойна лишь жалости.
— Все в порядке, — выдавила я.
— Это хорошо, что вы немного волнуетесь, — улыбнулась доктор. — Ухаживать за живыми существами — большая ответственность.
Ее слова прозвучали ободряюще, и я улыбнулась в ответ. Она слегка наклонила голову — серьги- попугайчики весело звякнули. Я поняла, почему в нашем городе ее прозвали Женщиной-Птицей. В это прозвище обыватели вкладывают совсем не лестный смысл. Конечно, в лицо ей дурного слова никто не скажет: как-никак она прекрасный специалист и, кроме того, дочь богатых и уважаемых родителей. Но между собой люди зачастую нелестно отзываются о незамужних женщинах. Засиделась в девках — значит, что-то не так. Вот и шушукаются за спиной: «Смотри-ка, Птица куда-то поскакала!» А по мне, прозвище к ней подходит. Оно звучит как комплимент. Эта женщина напоминает мне фламинго или журавля — та же грация и шарм.
В просторной кухне соседнего дома сидела за столом пожилая пара. Суп мисо и рис — стандартный завтрак людей их возраста. Увидев нас, они отодвинули в сторону миски и палочки.
— Знакомьтесь: мои родители, — доктор сделала шутливо-почтительный жест в их сторону. — Господин Мидзутани, профессор факультета классической литературы университета Осаки, и госпожа Мидзутани, преподаватель флористики.
Она улыбнулась мне, как бы говоря: «Не бойтесь, они вас не съедят», и добавила:
— Да, кстати, забыла спросить ваше имя.
— Мегуми Шимидзу.
Родители доктора приветливо улыбнулись и, не вставая из-за стола, слегка поклонились. Одеты они были по-домашнему. Не отличаются в этом смысле от моего деда и бабки по материнской линии. На нем — простое черное кимоно, на ней — серый халат.
— Мегуми Шимидзу много знает о птицах, — заявила доктор, обойдя стол и открыв холодильник. — Она принесла мне свиристеля с поврежденной лапкой, а теперь хочет забрать его к себе — на неделю.
Делясь этими новостями, доктор достала из холодильника коробочку клубники, кисть зеленого винограда и несколько нектаринов. Потом принялась все резать — наверное, решила приготовить фруктовый салат.
— Не хотите ли позавтракать с нами? — спросила, поднявшись из-за стола, госпожа Мидзутани.
— О нет, спасибо.
— Да вы не стесняйтесь, — улыбнулась госпожа Мидзутани, худая и костлявая, как бабушка Шимидзу, но голос у нее — ласковый, словно у бабушки Курихара.
— Мама, — вмешалась доктор, — девочке не по вкусу суп мисо и рис. Даже я не ем ваших блюд. А ей вообще пятнадцать, вдвое меньше, чем мне.
Доктор протянула мне клубничный йогурт:
— Попробуйте.
— Это что — птичке?
— Да нет, вам, — засмеялась она. — Мама даст вам ложку. Посидите, я сейчас вернусь.
Госпожа Мидзутани вручила мне ложку, и, пока ее дочь куда-то удалилась, я принялась за йогурт.
— Значит, вы разбираетесь в птицах? — спросил с улыбкой профессор Мидзутани, и лучики вокруг его глаз стали похожи на кошачьи усы.
— Не так, чтобы очень. Доктор Мидзутани мне льстит.
— Непохоже, чтобы наша дочь кому-нибудь льстила, — возразил профессор и обратился к жене: —
