Она рассмеялась... Он тоже смеялся.
— Вы правы, что не верите в этого бога: его не существует.
Она сидела на краю постели, отвернув от него лицо. Она заговорила не сразу, подыскивая слова:
— Я не хотела бы, чтобы вы думали, что девушка, ни во что не верящая, должна обязательно...
Она посмотрела ему в глаза и вдруг сказала:
— Я никому не принадлежала и не принадлежу никому...
Он грубо ее перебил:
— Вы с ума сошли! Будто я мог подумать о вас такое. Это ужасно!
— Почему ужасно?
— Для меня ужасно.
Она сидела, скрестив ноги, и улыбнулась, рассеянно поглаживая рукой подушку.
— В конце концов, вы такой же, как и все.
Он пробормотал: «Ну, конечно...» — и покраснел до ушей. Никогда еще он не испытывал такой радости от присутствия девушки, никогда. Такой же, как и все... «Господи, а если я оказался здесь из-за нее?» Если весь путь, который он прошел, вел его в эту комнату, к ней? К счастью, к этому счастью? И он вдруг спросил:
— Как вас зовут?
— Доминика. Я учительница в школе прихода святого Павла в Бордо. Это место я получила благодаря содействию мадам Пиан. У меня нет родных, нет никого, кроме младшего брата, которого я должна содержать. Так что вы понимаете...
Он повторил:
— Доминика...
Она тихо сказала:
— Сядьте рядом со мной. Чего вы боитесь?
Он сказал:
— Я не боюсь, — и робко шагнул к ней.
Она глядела на него тоже несмело, чуть приоткрыв прелестный рот. Еще детские зубы светились молочной белизной. Она учащенно дышала. Нет, в этом не было ничего плохого. «Нет, Господи, в этом нет ничего плохого. Я заслужил этот отдых, это утешение, которое выпадает на долю всех людей, даже самых обойденных, самых бедных». Он медленно подходил к ней все ближе, а она отвела глаза, чтобы его не смущать, и ждала, неподвижная, как статуя, словно достаточно было одного взмаха ресниц, чтобы спугнуть этого юного самца. Он сделал еще шаг.
И тут на лестнице послышался шепот. Жан де Мирбель вошел без стука и не притворил за собой дверь. Ксавье увидел, что у порога, в полутьме коридора, стоит и Мишель.
— Что вы здесь делаете? — спросил Мирбель у Доминики.
— Я пришла постелить... Мы разговорились, — объяснила она. И добавила, обращаясь к Ксавье: — Полотенца на стуле.
Перед тем как выйти, она обернулась и улыбнулась Ксавье:
— До завтра.
Мирбель стал ходить взад-вперед по комнате.
— Она давно здесь?.. Она говорила с тобой обо мне? Ну, признайся: она говорила с тобой обо мне?
Вошла Мишель и взяла мужа под руку.
— Дай твоему другу отдохнуть, — сказала она. — Я с ним завтра поговорю.
Ксавье сухо возразил:
— Мне кажется, нам с вами уже не о чем говорить. Ваш муж вернулся, значит, я могу уехать. Утром есть поезд?
— Не начинай все снова! — воскликнул Мирбель.
— Вы в самом деле хотите уехать? — спросила Мишель. — Тогда зачем же вы с ним приехали?
Жан де Мирбель прошептал ему прямо в ухо:
— Не отвечай ей.
— Я привез его назад, — сказал Ксавье. — Мне здесь больше делать нечего.
Мишель вдруг внимательно поглядела на него:
— Мы объяснимся завтра. Потом вы уедете или останетесь. Во всяком случае, между нами не будет недомолвок.
Она протянула ему руку.
— Не будем ему мешать спать, — сказала она мужу.
Жан вышел за ней, потом снова приоткрыл дверь и сказал приглушенным голосом:
— Ты ей нравишься, да я в этом и не сомневался. А тебе она как?
Ксавье молчал, и тогда он сказал совсем тихо:
— Если она тебе нравится, я дарю ее тебе. Шучу, шучу! — добавил он быстро.
И притворил за собой дверь.
В этот самый момент Доминика зашла в комнату Бригитты, смежную с ее комнатой: старуха позвала ее. Мадам Пиан, видно, еще не собиралась спать; она сидела в глубине огромной кровати. Тощие пегие пряди волос, точно змеи, расползались в разные стороны — креповая повязка их больше не придерживала. Рот ее зиял черной дырой — она вынула вставные челюсти. И все же ее крупное костлявое лицо без темных очков казалось более человечным.
— Вы долго отсутствовали, дочь моя.
— Мне пришлось идти к Октавии за ключом от бельевого шкафа.
— Вы говорили с этим юношей? Какое он произвел на вас впечатление?
Девушка чуть помедлила с ответом и неопределенно улыбнулась:
— Быть может, оттого, что я была готова к худшему, он мне показался... Ну, в общем, похоже, что он такой, как все, — добавила она, краснея.
— Ах, плутовка, ах, негодница, — проворчала Бригитта Пиан не без нежности. — Ступайте спать, и пусть вам не снится этот «парень как парень».
— Я ведь только сказала, что похоже на это, — возразила Доминика. — Тем не менее я его застала...
— За чем вы его застали?
Доминика прикусила нижнюю губу.
— Да нет, ничего особенного: он молился на коленях у кровати. Просто молился.
— Не хватало еще, чтобы он не молился! Последуйте-ка его примеру, девочка. Повторяю вам: не надо веровать в Бога, чтобы молиться. Надо молиться, чтобы уверовать в него. Есть еще затычки для ушей? Две? Этого хватит. Дайте мне, пожалуйста, четки, они на комоде... Нет, не гасите свет.
Старуха осталась одна. Бе сердце билось слишком часто. Вот уже семьдесят восемь лет, как оно бьется. Скоро эти четки, которые она держит сейчас на ладони, обовьют ее ледяные, навсегда скрещенные запястья. Она поглядела на свои чудовищно вздутые вены и убрала руки под простыню.
— Тебе сейчас принесут роскошный завтрак!
Ксавье вскочил, как встрепанный, и увидел Мирбеля в пижаме, пытающегося раздернуть шторы.
— Чертовы занавески! Плевать, порву шнурок!..
Он распахнул ставни — в комнату ворвался запах тумана — и сказал, что день выдастся на славу, что утренняя дымка — верный признак хорошей погоды, и со счастливым видом присел на край кровати.
— Ну и силен же ты, Ксавье! Едва ты появился, как они все забегали вокруг подноса с твоим завтраком. Мамаша Пиан поскупилась было дать тебе джема. Ты бы только послушал, как запротестовали Мишель и эта секретарша! Сошлись на компромиссе: тебе дадут не желе из крыжовника, а позапрошлогодний сливовый джем, который все равно уже стал плесневеть. Секретарша предложила отнести тебе завтрак, но мамаша Пиан нашла, что это неприлично. Знаешь, что она сказала? «Он не спросил меня, в котором часу начинается месса, а я его здесь ждала». Тогда секретарша заметила, что утреннюю мессу у нас служат только по четвергам. Но старуха возразила, что ты не мог этого знать и все же не
