сожалению, приехать я не мог. За месяц до этого мне сделали сложнейшую операцию бедра - передвигаться я был просто не в состоянии.
Пришлось направить письмо судье:
«1191028 Санкт-Петербург Набережная Фонтанки. дом 16, городской суд, судье С.Ю. Голец На Ваш исх. No 48/П-9 от 21.09.1998 года сообщаю:
К сожалению, не могу явиться в суд лично. В течение ближайших четырех месяцев я нетранспортабелен и вынужден пользоваться костылями (справка прилагается). Тем не менее прошу зачитать на суде мои письменные показания.
Я, Мормуль Николай Григорьевич, принимал личное участие в написании доклада „Северный флот“ для экологической организации „Беллуна“. По литературному контракту, заключенному с „Беллуной“, я написал вступление и главу по аварийности. Абсолютно убежден, что в содержании доклада „Беллуны“ по Северному флоту нет никаких секретных данных. Все опубликованные в докладе цифры и факты освещались ранее в открытой печати. А именно:
- в ежемесячной информации НАТО публиковались и публикуются тактико-техничские данные наших подводных лодок;
- в Польше в 1986 году вышла прекрасно иллюстрированная энциклопедия „Jeustrowana emiklopedia wspolczene okretu podwodne“ (David Muller, Dzon Jordan), где показаны все советские атомные и дизельные подводные лодки;
- базирование ВМФ России проиллюстрировано в журнале „Морской сборник“ N 4 за 1992 год;
- к 300 летию Российского флота наши КБ, НИИ, Академия наук выпустили прекрасные издания о ВМФ СССР, которые значительно дополняют данные доклада „Беллуны“.
Я уж не говорю о том, что ежедневно спутники „шпионы“ НАТО поставляют по базированию ВМФ текущую и подробную информацию, которая учитывается на штабных картах. А у нас до сих пор даже документация на списанные из боевого состава и утилизированные подлодки помечена грифом „секретно“.
Капитана 1 ранга Александра Константиновича Никитина считаю честным флотским офицером.
7 октября 1998 года
Н.Мормуль».
Я привожу это письмо с совершенно конкретной целью. Думаю, читатель должен знать о тех препонах, которые и сегодня чинят ищущим правду. А уж тем более, говорящим эту правду вслух... К слову, замечу, что состоявшийся в Санкт-Петербурге суд, несмотря на давление ФСБ, не обнаружил в действиях Никитина очевидного преступления и направил дело на дополнительное расследование. Предполагая подобный исход, юрист объединения «Беллуна» Ион Гаусло и адвокат обвиняемого Юрий Шмидт провели необходимую подготовку для передачи дела Никитина в суд Европейского Сообщества по правам человека. Может, хоть ЕС сможет убедить наших блюстителей «тайн»...
В 1998 году на «К-3», базирующейся в Гремихе, отмечался 40-летний юбилей подводной лодки. Гостевого народу приехало очень много, во втором отсеке всех угощали спиртом и бутербродами, дарили сувениры - искусно изготовленные буклеты. Фотографировались. Я спустился в центральный пост и обошел всю лодку с носа в корму. Особенно внимательно огляделся в пульте управления главной энергоустановкой и реакторном отсеке -родные места!.. Было отрадно, что традиции в содержании корабля сохранились: мои белые перчатки после обхода корабля остались такими же белоснежными. Хотя сейчас на лодке сокращенный экипаж, всего 27 человек. Командир — капитан второго ранга Евгений Анатольевич Федоров, командир БЧ-5 - капитан третьего ранга Николай Васильевич Федоренко. Согласно приказу Главнокомандующего ВМФ, «К-3», получившая в 1962 году почетное звание «Ленинский комсомол», подлежит переоборудованию в музей. Уже два года обсуждается вопрос, в каком именно месте ее лучше установить... И, может быть, после того, как первая атомная субмарина СССР станет музеем, мы и узнаем, наконец, все, что так долго хранилось в секрете.
«Воспоминание штурмана»
Олег Сергеевич Певцов - капитан 1 ранга в отставке, член первого экипажа ПЛА «К-3». Будучи штурманом прошел все этапы испытаний подводной лодки, начиная со стапеля до трагического похода в 1967 году, включительно. Первый штурман в ВМФ СССР, обеспечивший первый поход подо льдами к Северному полюсу. Награжден орденом Ленина.
Книга уже была набрана, как я наконец-то получил письмо от О.С. Певцова с воспоминаниями тех трагических минут осени 1967 года. По прошествии 32 лет время размыло отдельные детали, но дух сохранился. Дословно привожу все его письмо от 5 мая 1999 года, полученное мною из Соснового Бора - бесценные строки истории атомного флота, политые потом и кровью подводников:
«При возвращении с боевой службы, находясь уже где-то в районе Бискайского залива, мы получили радиограмму, в которой было дано новое задание. На рубеже 7 и 8 сентября мы по радио доложили об окончании выполнения задания, пытались уточнить наше место. Полученные результаты по определению места ПЛ вызвали у нас сомнение и, считая наше счислимое место достоверным, мы продолжили движение домой. Я лег спать в штурманской рубке за автопрокладчиком. Дело в том, что за 11 лет службы на ПЛ на своем месте в каюте 2-го отсека я спал 1 или 2 раза.
Сигнал аварийной тревоги я не слышал. Меня разбудил вахтенный штурман капитан-лейтенант Голутва, который был прикомандирован к нам на время боевой службы с другой ПЛ для прохождения стажировки.
Он сообщил мне об аварийной тревоге. Я лично подумал, что это объявлена учебная аварийная тревога и, поскольку я находился на своем месте по аварийному расписанию, то реагировал на его сообщение не энергично. Поняв это, Голутва заметил, что авария фактическая - пожар в I отсеке. Как и всегда я с трудом „задним ходом“ стал выбираться со своего лежачего места. На все это ушло какое-то время и я не стал свидетелем начальных событий.
Помню, что дверь из штурманской рубки в центральный пост была открыта, и я увидел замполита Жиляева у кремольеры переборочного люка во второй отсек. Никаких физических усилий для удержания кремольеры в опущенном состоянии он не прилагал. (Как потом мне стало известно из общения с членами экипажа, замполит и начальник РТС по сигналу „аварийная тревога“ прибежали из второго отсека в центральный пост).
Командир ПЛ Степанов Юрий Федорович (кстати мой однокашник по училищу) запрашивал I отсек об обстановке: „Первый, доложить обстановку!.. Первый, доложить обстановку!..“ и т.д. Ответов не было. (Уже после госпиталя мне стало известно, что командир I отсека, он же командир БЧ-3 по сигналу „аварийная тревога“ прибыл из 2-го отсека, где он отдыхал, в аварийный I-ый отсек и доложил: „Весь трюм в огне, все в дыму, задыха...“ и все).
Затем об обстановке стали запрашивать второй отсек. Ответов тоже не было. (Уже после я узнал, что из шифр-поста, который находился в трюме 2-го отсека, был телефонный звонок шифровальщика в радиорубку, который сообщал, что он не может открыть лючок и подняться наверх из трюма на палубу).
В какой-то момент у кремольеры люка 2-го отсека вместо замполита командир приказал встать мне. Моя рука лежала на кремольере и никаких попыток открыть люк из второго отсека не предпринималось.
Периодически по требованию командира я докладывал температуру переборки между 2 и 3 отсеками, которую определял на ощупь. Помню, что докладывал 70°С, но это было, естественно, субъективное ощущение. Насколько я помню, даже на ощупь, температура менялась (уменьшалась). Видимо, учитывая это, командир принял решение уточнить обстановку во втором отсеке, но это мое мнение.
Командир отдал мне приказание сравнять давление со вторым отсеком. Я побежал почему-то на правый борт к клинкету, по-моему вдувной вентиляции. Командир тут же отреагировал: „Сравнять давление по вытяжной вентиляции“, клинкет которой находился на переборке в штурманской рубке.
Я открыл клинкет и помню только, как под большим напором с гудением через открытые грибки
