но он обязан был подчиняться.
Герцог даже нарушил траур по юноше: в празднике у властителя Вейсенфельса он с капеллой участвовал, когда срок траура еще не минул. Вильгельм Эрнст остался доволен новой кантатой Баха — «подарком» гостеприимному владетелю Вейсенфельского герцогства. И неприязнь к концертмейстеру сменилась было милостью. Но коротка память властителей. В декабре 1716 года умер дряхлый капельмейстер Самуель Дрезе. Последнее время он был уже не способен к управлению капеллой, его малоодаренному сыну, возможно, помогал Бах. После похорон старого капельмейстера в окружении двора только и было разговоров о том, кому будет отдана его должность.
Мы не знаем, домогался ли Себастьян этого места. Преданность его искусству была, видимо, сильнее честолюбивого помысла стать руководителем музыки, призванной развлекать герцогский двор. Но придворная среда неизбежно вовлекала Себастьяна в канитель пересудов.
Герцог помыслил поставить директором музыки коголибо из известных капельмейстеров. Снова на пути Баха встает фигура Телемана. Он в эти годы управлял музыкой во Франкфурте, издавал ходкие свои сочинения в разных жанрах, с легкостью схватывая чужеземные веяния с учетом вкусов немецких дворов. Чиновники Веймара повели переговоры со знаменитым композитором. Однако Телеман не принял предложения, ему могло показаться скучным управлять капеллой маленького герцогства.
Был ли раздосадован Иоганн Себастьян приглашением Телемана? Увлеченный и эрудированный знаток старинной музыки, Ромен Роллан называет Телемана «счастливым соперником Баха». Эти слова, однако, лишь отчасти справедливы. Да, известность Телемана, много пишущего композитора и энергичного, широкого размаха музик-директора, была, бесспорно, больше и в Германии, и в других странах Европы. Можно даже сказать, что он с некоторой снисходительностью относился к Баху. В то же время Телеман признавал превосходство Баха в искусстве импровизации, в виртуозности игры на органе и клавире, в глубоком знании полифонии. Бах, со своей стороны, высоко ценил талант Телемана, к тому же родственника и крестного отца своего первенца. Но судьба композитора Телемана действительно складывалась счастливее.
Иоганн Себастьян в итоге всех пересудов понял, что ему, скитающемуся музыканту, не будет больше жизни в Веймаре. Властитель-герцог снова стал проявлять неприязнь к своему гофорганисту. Возможно, через владельцев замка о затруднениях Баха стало известно их родственнику, князю Леопольду Ангальт- Кетенскому, посещавшему Веймар. Меломан, способный скрипач, князь Леопольд пригласил Иоганна Себастьяна на свою службу. Бах дал согласие, скрыв это от герцога. Тем горше стало Себастьяну при дворе: должность руководителя капеллы, в конце концов, получил ничтожный по способностям, слабенький музыкант — молодой Дрезе, сын покойного.
Вся эта история длилась зиму, весну и часть лета 1717 года. В августе Себастьян Бах получил подтверждение от кетенского двора о своем назначении придворным капельмейстером. Но слуга веймарского герцога не имел права на самовольный отъезд, а властный и упрямый герцог не намерен был отпускать музыканта, украшавшего своим искусством его двор.
Трудно восстановить характер сложившихся взаимоотношений гофорганиста и концертмейстера с молодым Дрезе и чиновниками двора в эти месяцы. Известно только, что Баху разрешили отпуск в Дрезден. Этот город был не только столицей, Саксонии и резиденцией курфюрста Фридриха-Августа. Курфюрст Саксонский под именем Августа II занимал польский трон, таким образом, Дрезден одновременно был и резиденцией польского короля.
При дрезденском дворе любили роскошь, блеск, покровительствовали живописи и светской музыке. Приглашались сюда на гастроли французские и итальянские артисты; вообще старались подражать версальскому двору.
Иоганн Себастьян в свое время и в Гамбурге видел увлечение музыкантов французским стилем. Он знал об увлечении итальянской музыкой в Дрездене. В этом столичном городе жили знакомые ему по давним встречам музыканты, люди одаренные. В Дрезден Бах взял с собой семилетнего Фридемана. Мальчик уже проявлял незаурядные музыкальные способности: пора было Фридеману на мир поглядеть и послушать столичных музыкантов4.
Ранней осенью в Дрездене собралась после летних вакаций вся придворная знать, а музыкальная жизнь была ознаменована приездом на гастроли из Парижа блестящего виртуоза — клавесиниста, сочинителя органных и клавирных произведений Луи Маршана.
Все приключившееся с Бахом в Дрездене описано биографами со множеством подробностей. В чем-то эти подробности, несомненно, правдивы, в чем-то приукрашены молвой, но, как бы ни было, они прочно вошли во все жизнеописания Баха.
События развивались так. Придворный капельмейстер француз Волюмье почуял в приезжающем соотечественнике опасного конкурента. Луи Маршан — органист, клавесинист, композитор версальской школы — из-за какойто скомпрометировавшей его истории попал в немилость. Его положение в Версале пошатнулось, и Маршан не прочь был бы оказаться первой персоной на службе процветающего двора короля польского и курфюрста Саксонского. Волюмье пошел на хитроумный замысел в защиту своего реноме. Королевский капельмейстер, по словам С. Базунова, «трепетал за свою артистическую репутацию», боясь «решительно исчезнуть в лучах восходящего французского светила». Поэтому он будто бы с ведома курфюрста и пригласил в Дрезден прославленного немецкого виртуоза из Веймара, имея на него свои виды.
Блестящее собрание. Роскошь обстановки, богатые наряды. Маршан, ведущий себя с привычной придворной грацией, моложаво выглядит в своем французском камзоле, отороченном тончайшими кружевами. Это уже не первое выступление виртуоза, и собравшиеся заранее готовы к восторженным овациям. Очевидно, в заключение концерта композитор заиграл французскую песню. Маршану бурно аплодировали.
Затем был приглашен «попробовать клавир» стоявший поблизости от французского артиста веймарский музыкант. Иоганн Себастьян, как всегда, держался просто, без рисовки. Что-то было не от придворного мира в этом молодом музыканте, вместе с тем внушало доверие полное отсутствие у него стесненности, скованности.
Бах без труда усвоил в общем-то внешне эффектную пьесу Маршана со всеми ее украшениями, несомненно искусными вариациями. Он принял приглашение; вначале кратко, но мастерски прелюдировал, потом свободно и легко повторил песенку, только что сыгранную Маршаном, и ошеломил слушателей целой дюжиной вариаций, импровизационно сочиненных на тему песни. Спокойная, уверенная, деликатная и в то же время страстная игра!
Не первый ли раз в жизни Себастьян услышал такие шумные рукоплескания за игру на клавире, да еще в обществе, не жалующем своим вниманием отечественных музыкантов? Церковный органист, концертмейстер провинциальной капеллы превзошел своим искусством светской импровизации версальского артиста.
На этом состязание не закончилось. Современник Баха — И. А. Бирнбаум — сообщает, что «по инициативе и указанию некоторых высокопоставленных придворных особ» Маршан передал Баху «любезное письмо с предложением помериться с ним силами в игре на клавире». Швейцер же пишет так: «Бах письменно сообщил Маршану, что готов решить любую предложенную ему музыкальную задачу, если и тот со своей стороны возьмет на себя такое же обязательство».
Подобного рода поведение представляется несвойственным натуре Баха; очевидно, не обошлось здесь дело без интриги Волюмье, который не хотел успеха Маршана и вынудил французского гастролера согласиться на состязание с безвестным для него провинциальным артистом.
Граф Флемминг, первый королевский министр, назначил встречу двух виртуозов. Сам король соизволил прибыть на турнир. Осенний день был пасмурным, слуги зажгли люстры и бра. В освещенной нарядной зале собралось, по словам Форкеля, «общество обоего пола». Приведен был сюда и маленький Фридеман. Дамы ласково разглядывали маленького гостя — Мария Барбара постаралась нарядить сына по моде того времени, Фридеман любознательно оглядывал зал.
Турнир не состоялся! Знатный артист не появился, в доме министра. Посланный в гостиницу чиновник, возвратившись, сообщил хозяину дома, что с утренней экстраординарной почтой монсеньер отбыл во Францию. Гость не отдал даже положенных прощальных визитов, уехал не сказавшись.
«Несомненно, — замечает по этому поводу Бирнбаум, — знаменитый француз не осмелился, сознавая
