Только что были включены все мониторы. На них засветились карты различных избирательных округов. На пестром фоне мелькали цифры статистических данных. Судя по первым подсчетам, активность избирателей, как и ожидалось, была необычайно высокой. Хотя до конца отведенного для голосования времени оставалось еще пару часов, информация из центральной избирательной комиссии свидетельствовала о том, что уже две трети населения проголосовало. С подавляющим отрывом лидировал, естественно, наш Федя Голенищев. (Центральная избирательная комиссия, кстати, размещалась в Городе — в одном из зданий комплекса государственных учреждений на Старой площади). Публика разом поднялась со своих мест и зааплодировала. Сам партийный лидер в Шатровый Дворец еще не прибыл. Экраны мониторов переключились на прямую телевизионную трансляцию с Треугольной площади у центрального пропускного терминала, где проходила неофициальная встреча Феди Голенищева с горожанами. Импровизированная встреча нисколько не противоречила закону о выборах, поскольку не имела ничего общего с предвыборной агитацией или митингом. Люди, заполнявшие Треугольную площадь, расселись прямо на мостовой, тротуарах и газонах, культурно подложив под седалища газетки, а Федя Голенищев, умостившись на крыле своего бронированного автомобиля, по свойски, как только он один умел, беседовал с народом о том, о сем. Народ одобрительно посвистывал, посмеивался, прихлопывал. Народ преклонялся перед личной отвагой нашего партийного лидера, который, в отличии от предшественников, не боялся таких открытых встреч, несмотря на угрозы террористов и недавние покушения. Конечно, работа служб, возглавляемых Толей Головиным, была организована с фантастической изощренностью и надежностью, и даже импровизированное выступление на столичной площади в смысле безопасности мало чем отличалось от выступления, скажем, в каком-нибудь бетонном бункере. Впрочем, безопасность безопасностью, а Федя Голенищев по натуре действительно был убежденным фаталистом и даже относился к службе Толи Головина с обидной для последнего иронией. «Мне охрана ни к чему, — говаривал он, появляясь в гуще народной. — Если я вышел к людям, значит, я пришел к друзьям. А если я встречу врага, я должен сделать из него друга. Вот и все!» Толя Головин и даже сам Папа часто пеняли ему на подобную небрежность и беспечность, однако Федя только добродушно морщился.
Вот и теперь с минимумом внешней охраны он объяснял народу свои воззрения на характер государственной власти, которые прямо вытекали из идеологии России:
— Нет, не я, Федор Голенищев, собираюсь управлять вами. Неблагодарная это работа. Я даже пошлю вас, милые мои, куда подальше, если даже вы сами станете умолять меня об этом одолжении. Покорно благодарю! У меня своих проблем хватает. Увольте и попробуйте сами. Каждый из вас на моем месте прекрасно с этим справится. Вот, к примеру, вы, уважаемый!.. — Федя поманил к себе какого то небритого мужичонку из ближних рядов. — Ну да, вы, вы!.. — Мужичонка, не выпуская из рук полиэтиленовый мешок с какой то дрянью, довольно развязно приблизился и довольно нагло осклабился. — Давайте, уважаемый, — продолжал Федя Голенищев, — добро пожаловать на мое место. Вы согласны? С юридической точки зрения, это совершенно законная замена!..
И Федя, как бы освобождая место народного любимца, спрыгнул с крыла бронированного лимузина и подвел к нему неожиданного кандидата. Мужичонка с мешком, однако, ничуть не смутился и без долгих уговоров действительно взгромоздился на капот машины.
— Это я могу, — громко заверил наглый мужичонка. — Не хуже некоторых!
Хлопнув «преемника» по плечу, Федя отошел и скромно занял место среди публики. На площади установилась недоуменная тишина: все ждали, что выйдет из этого явного трюка, думали, что Федя продолжит разговор с наглым мужичонкой, гадали — кто кого оконфузит, но Федя молчал. Пока длилась пауза мужичонка, деловито похлопал жилистой рукой по сверкающей поверхности лимузина, словно осваиваясь с неожиданным назначением, после чего, не переставая нагло ухмыляться, оглядел площадь и прогнусавил:
— Стало быть, формальности можно считать законченными, уважаемые? Пора приступать к исполнению…
Он слез с капота, с достоинством подошел к задней дверце лимузина и кивнул одному из охранников: открывай, мол. Он, наверное, так бы чего доброго и уехал, если бы вдруг в толпе не выдержала какая то тетенька с авоськами. Она приподнялась из самой глубины народной, держа в каждой руке по грузу, охнула:
— Господи, он же щас же к бабам поедет и напьется!
— Глупая, — с обидой отозвался мужичонка, — у меня ж государственные дела особой важности!
— Нет, уважаемый, — также не выдержал какой то пенсионер, приподнимаясь и прищуриваясь на кандидата, — ты нам сначала свою программу изложи, а после отчаливай! Может, ты и не компетентен вовсе!
— Вот я тебе сейчас как дам мешком по голове, сразу увидишь, компетентен я или не компетентен! — неожиданно вспылил новоявленный управитель.
Эта горячность и обидчивость его и погубили.
— Все слышали? — завопил старик, хватаясь за сердце. — Это же настоящий фашист — террорист!
Народ вокруг тревожно загудел. Видимо, и в правду поверил в происходящее: что наглый мужичонка сейчас сядет в лимузин и будет таков, а там поди расхлебывай. Благодушие толпы мгновенно сменилось яростью. Раздались гневные выкрики.
— На старика мешок поднял!.. Террорист!.. Программу излагать не желает!.. Некомпетентен!
— Ну ну, полегче, уважаемые! — начал было мужичонка заносчиво — повелительным тоном. — Будет вам программа. Как же без программы…
Но было уже поздно. Несколько человек угрожающе придвинулись к лимузину.
— Не нужна нам твоя программа!.. В шею его!.. Террорист!.. Самозванец!.. Эй, охрана, что стоите! Посмотрите ка, что у него в мешке!..
Нервы сдали. Мужичонка не на шутку заволновался и, инстинктивно загораживаясь мешком, стал жаться ближе к рослым охранникам. Охранники откровенно потешались.
— Бери свой мешок и уматывай, — посоветовали ему.
Провожаемый свистом, тычками и пинками мимолетный самозванец был с позором изгнан с площади. Народ облегченно вздохнул. Лица снова осветились улыбками.
— Хотим нашего дорогого кандидата! — раздались крики из дальних рядов.
Федя Голенищев занял свое прежнее место.
— Тс с с! Тс с с! — приложил он палец к губам и заговорщически подмигнул народу. — Сегодня агитация и митинги запрещены. Как ни как выборы идут.
Народ тоже начал понимающе перемигиваться и угомонился.
— Ну вот, я же говорил, — многозначительно продолжал Федя Голенищев, — вы и сами прекрасно умеете собой управлять. Руководителей у нас всегда хватало. Не управление вам нужно, дорогие мои, не руководство, а совсем другое!.. Вам нужно, чтобы о вас заботились! Вам нужно, чтобы о вас заботились и помнили!
— Хотим нашего дорогого кандидата! — дружно откликнулась площадь. — Хотим Федю Голенищева!
Таким образом публика, собравшаяся в главном зале Шатрового Дворца позабавилась тем, как перед ней разыграли первый номер праздничной программы в духе эпических народных сцен. С самого начала был дан энергичнейший старт веселью. Признаюсь, даже я не смог до конца распознать, было ли все происшедшее на Треугольной площади подготовлено заранее или вышло экспромтом. Наш Федя Голенищев был неподражаемым мастером на такие штуки. Не даром в кулуарах любили повторять: «Наш Федя Голенищев — это Марк Аврелий и Цицерон сегодня!»
Как только представление на площади закончилось, Федя сел в лимузин и покатил в Москву, а мониторы в главном зале переключились на краткую сводку теленовостей. По всей столице были зафиксированы народные гулянья. Толпы почитателей нашего кандидата уже праздновали победу. Неофициальные, предварительные сведения общего компьютерного контроля не оставляли сомнений в том, каковы должны быть окончательные результаты выборов. Отсюда и ликование… Правда, сообщалось о
