престарелые поэты и пучеглазые писатели, махровые конъюнктурщики и желающие снискать дешёвый успех своим ремесленным убожеством композиторы из Союза композиторов, ещё вчера кричавшие, что рок — это не музыка и не искусство, а оскал фашиствующей молодежи.
Раньше в подвалах много говорилось и даже пелось о «мальчиках-мажорах», о «прогнувшихся» и принятых в «приличные дома» сотоварищах по судьбе, а тут вдруг многие из осуждавших сами стали вхожи в эти пресловутые «приличные дома» и, забыв прошлый хай, заседали одной компанией за «круглыми столами» и на телемостах. Рокеры вышли из подвалов, на них пошёл спрос, и какие там к чёрту идеалы, когда за один концерт по пол-«штуки» отстёгивают. А те, кто месяц, два поездил с концертами по разным «мухосранскам», так те многими «штуками» трясли. Тут забеспокоились даже ресторанные и лен., мое, госконцертные халтурщики, сидящие по-прежнему на ставках, в то время, как рокеры деньги лопатами гребли. Многие из них дрогнули и сунулись в рок-клубы, расплодившиеся по стране, словно кукурузные початки в эпоху кукурузолюбия.
Никто, особенно сами рокеры, вечно нетрезвые в своих оценках в переносном смысле и буквальном, не заметили, как из авангарда прогресса довольно быстро превратились в развлекательное шоу, доступное даже домохозяйкам. А дети дошкольного возраста писали теперь на спинках автобусных и трамвайных сидений, а также на стенах домов, наряду с надоевшим: «долой жидов» и «бей хачей», названия всеми гонимых и пинаемых в прошлом групп.
Один из примазавшихся к року пучеглазых конъюнктурщиков, не потерявший, однако, сообразительности, поделился как-то с Серафимом своими мыслями о происходящем:
— Любопытно, что не мы вытащили их из подвалов, а сами попали в них. В подвалы их эстетики, принципы которой они сформулировали при помощи нас. Если вначале образ «русского рокера» был неуловим и чаще всего напоминал плохую копию какой-нибудь западной звезды рока, то со временем он приобрёл явные черты монстра. Сначала это стало проявляться в интонациях вокала. Пелось как будто бы о стремлении к чему-то хорошему, о свободе и гнёте тоталитаризма, но с интонациями, приличествующими словам «убью, падла» или «порежу, курва» в лучшем случае, а в худшем таким выражениям, от которых волосы растут вспять и выпадают с другой стороны тела. И мы это скушали и облизнулись, потому что пролетарскому искусству оказались не по плечу супергрёзы о сверхкрасоте и совершенстве, а отечественные сувенирно-дешёвые королевы красоты не разожгли красивых фантазий и полноценного вожделения отечественной публики. И наш альтернативный «русский рок» смело воспел доступное и близкое ему уродство. Публика, скучающая на сеансах зачаточной эротики артистов, имитирующих западный стиль, бешено ревёт и хохочет при виде якобы полупарализованного и косноязычного певца, который от природы горбат, лыс и косоглаз. И кто хохочет и платит деньги? Мы, а не они, валяющие дурака на сцене.
Герой нашего временя — монстр. У него нет ни тяги, ни потенции к положительному герою и нет способностей или смелости хотя бы притвориться им и осмелиться надеть на себя его светлые одежды. Нас более полувека приучали мерить жизнь и искусство землянками, окопами, разъезженными грязными дорогами, кирзовыми сапогами, буржуйками с бьющимися в них вороватыми огоньками, колючей проволокой вокруг зон и холщовыми истинами — жизнь прожить, не поле перейти. Кому-то это было выгодно — наши неустроенность, нищета, обделённость. А мы в свою очередь врубились во всё это, да ещё стали испытывать такие глубокие эстетические переживания от грязи, крови, уродства и убийств, что если бы кто-то из великодушия захотел нас вытащить из этой ямы с нечистотами, ему бы не удалось. Катарсис золотарством — необходимое условие становления русского национального самосознания и рождения эпических героев. Нам трудно воспринимать аристократических поэтов и писателей Запада и даже наполовину своего Набокова, хотя этот-то нам по «Лолитам» и «Дарам» — двоюродная родня.
Мы освободились от рабства только в середине 19-го века. Мы опрощались, шли в народ, бросали бомбы в губернаторов в конце века того же. Мы разбивали мраморных и бронзовых венер, резали штыками полотна, жгли книги и дворцы, и брат казнил отца и брата в начале века 20-го. Мы заштриховали колючей проволокой половину территории своей необъятной страны и первыми среди палачей всего мира научились стрелять именно в затылок, вместилище ума, ибо умных людей в России не любили спокон веков, а последние 70 лет особенно. Даже доморощенные Джоны Бутсы, и те в головы метили. Кирову зачем-то тоже затылок прострелили.
Мне кажется, что даже одного из перечисленных пунктов хватило бы для нашей экстатической симпатии к монстрам. И мы действительно любим их, и наш Раскольников, крушащий топором старушек во имя «справедливости» и паливший потом в миллионы затылков из нагана, всё во имя той же справедливости, нам милее и дороже какого-нибудь заумного и насквозь буржуазного Фауста со своей припухшей от бюргерской сытости и морали Маргаритой. А поэтому, да здравствуют монстры и да здравствует «русский рок».
— Вполне возможно, что так оно и есть, — задумчиво возражал Серафим, — но как же тогда объяснить феноменальный успех группы «Ласковый мак» — этих 16-летних олигофренов, которые ни петь, ни играть толком не могут, а слаще и пошлее их музыки и текстов были только гомосеки из «Модерн токинг», которых собственно ласковомакцы весьма по-русски и скопировали. Ведь публика ломится на них почище всяких рокеров.
— Так это же полюса магнита нашего бытия — лагерь и детский сад. Сатанинские жестокость и злоба и сопли с сюсюканьем. Улыбки и добрые лица в газетах и выбитые зубы на улицах и в отделениях милиции. Это же естественная потребность каждого и общества в целом после ежедневного дьявольского, нечеловеческого официозного общежизненного напряжения расслабляться вечером до уровня воспитанников детского сада. А бесконечные переключения психики из «зоны» в детский сад и обратно, минуя зону нормального среднего человеческого состояния, в которой пребывает большинство человечества, и рождают у этого человечества недоумение вперемешку с мифами о «загадочной русской душе».
Бывших завсегдатаев котельной Серафим теперь там уже не встречал. Они попадались в неожиданных местах и небрежно рассказывали, как снялись в трёх фильмах, выступали по «ящику», а скоро концерты в СКК. Серафим искал в их довольных и теперь даже менее пьяных, чем раньше, лицах следы бывших сомнений и вопросов, делавших их когда-то привлекательными и живыми, но…
Ко всему прочему русской самобытности подгадили, как всегда, проклятые иностранцы. Понаехали с подарками, с видеокамерами, с предложениями о том, о сём. У вчерашних подвальных ребят крыши, конечно, дрогнули, а затем и вовсе свесились набок. Когда тебе ни за что ни про что дарят гитару «Фендер» за 500 долларов, а в нашей немощной валюте это 4–5 штук, да выпускают твои самопальные, полудомашние записи где-то там за железным занавесом в виде полноценного винилового диска — тут есть от чего дрогнуть. Иностранцев теперь ждали как белых людей на чёрном континенте, и когда на горизонте показывался корабль, гружённый бусами и «фейдерами», всё племя вскакивало в пироги и сломя головы мчалось навстречу. А там, у трапа дрались зубами и ногами за иностранные майки с надписью «Перестройка», за гитарные струны, за фирменные кассеты и за всё то, без чего трудно представить себе «русский рок».
«Как легко нас купить с потрохами, — думал я. — Неужели по выходе этой дрянной книжонки, я стану таким же самодостаточным, с глазами, как два биллиардных шара. Неужели на меня так же тошно будет глядеть тем, кто не выпустил ни пластинки, ни книги, не высунулся однажды вечером из разноцветной мешанины «ящичных» программ. А может быть, это нормальное состояние самодостаточности и биллиардности глаз, а те, кто не в нём, просто завистники и уроды?» Но важнее всего было то, что всяк ходил в своём стаде, которое пас свой пастух. А Серафим бродил один, что во все времена считалось довольно опасным занятием.
После месяца работы в котельной под впечатлением встреч и разговоров, особенно с членами «Союза», Серафим написал «Сарказмы», которые и приводятся ниже для ознакомления читателей с творчеством заурядного русского кочегара.
Некоторые сарказмы вообще и о русских в частности
