Христос

христианскую одежду, а то и самими языческими богами.

Совсем другое относительно святых IV и V веков. Там они уже отчасти реальны, а отчасти попали из более поздних эпох посредством смешения господствовавшей в средние века эры Диоклетиана с нашей современной эрой.

Возьмемте хотя бы исследуемого нами теперь Марка Афинского, память которого празднуется 6 апреля и смерть которого относят к «400 году». Считая этот год приведенным по эре Диоклетиана, мы получаем для его смерти 684 год нашей эры, т.е. именно то время, в которое и могло быть написано Евангелие Марка, как по содержащимся в нем извлечениям из Исайи, Захарии и других библейских пророческих авторов V века, так и потому, что это та же эпоха, в которую возникло и Евангелие Иоанна Дамаскина (677 — 777 гг.) и которая завершилась Евангелием Луки (860 — 946 гг.) и «Апостольскими Деяниями».

Эти два века и были веками творчества всех Евангелий, как вошедших в церковный ритуал, так и признанных апокрифическими.

Посмотрим же, что осталось в этот период от Марка Афинского после того, как главная заслуга его — Евангелие — была вырезана из его биографии и пересажена в I век нашей эры.

«В египетской пустыне, — говорит в „Житиях святых“ отец Серапион, — я шел к отцу Иоанну, великому старцу, за благословением. Я заснул и увидал в сонном видении двух отшельников, пришедших тоже благословиться от него и сказавших, что среди всех постников эфиопской пустыни нет равного Марку на Фракийской горе. „Ему, — сказали они, — уже 130 лет, и 95 лет он не видит ни одного человека“.

Я проснулся, но у старца Иоанна никого не было. Я рассказал ему свой сон, а он ответил: «это — божественное видение».

Но и он не знал, где Фракийская гора.

Через 12 дней я дошел до Александрии и 5 дней шел день и ночь по жестокой пустыне, сжигаемой солнечным зноем, который палил и самый земной прах. В Александрии я спросил у одного купца о пути к Фракийской горе.

— Велика долгота этого пути, — ответил он. — Это у самых Эфиопских границ хетского языка, 20 дней пути. А гора, о которой спрашиваешь, еще дальше.

Взявши воду в польскую тыкву и немного фиников, я отправился туда. Я шел 20 дней по той пустыне и не видел в ней ни зверя, ни птицы. Там не сходит ни дождь, ни роса, и не растет ничего съедобного.

Через 20 дней оскудели моя вода и финики, и я в сильном изнеможении не мог ни итти вперед, ни возвратиться вспять, и лежал, как мертвый.

И вот явились ко мне те же два отшельника и, став передо мною, сказали:

— Встань и иди с нами.

Один из них, нагнувшись к земле, сказал:

— Хочешь прохладиться?

— Как тебе угодно, отец, — ответил я.

Он показал мне корень из пустынной земли и сказал:

— Прими и ешь этот корень и путешествуй от его господней силы.

Я поел и тотчас прохладился. Печаль и усталость отошли от моей души.

Он показал мне дорогу к святому Марку и отошел.

Я приблизился к превысокой горе, вершина которой достигала до небесной высоты, по на ней не было ничего, кроме праха и камня. С краю ее было море, и я семь дней поднимался на нее.

В седьмую ночь я увидел ангела, сходящего с небес к святому Марку.

— Блажен ты, Марк! — сказал он ему. — Вот я привел к тебе отца Серапиона, которого желал ты видеть, так как ты не захотел видеть никого другого из человеческого рода.

Услышав это, я без боязни дошел до пещеры, где жил святой Марк.

А он говорил сам себе (пародируя навыворот нагорную проповедь Иисуса):

«Блаженны очи твои, Марк, которых дьявол не может прельстить зрением женской красоты; блаженны уши твои, Марк, что не слышат женского голоса и плача в суетном мире. Блаженны ноздри твои, что не обоняют неприязненного греховного запаха; блаженны руки твои, что не прикасаются ни к чему от человеческих вещей; блаженны ноги твои, не ступающие на путь, ведущий к смерти.»

И он начал петь псалом Давида:

— Благослови, душа моя, господа, и не забудь всех воздаяний его.

Выйдя из дверей пещеры и плача от радости, он сказал мне:

— Как велик труд сына моего Серапиона, пришедшего видеть мое пребывание.

Он благословил меня обеими руками и, поцеловав, сказал:

— Девяносто пять лет я пробыл в этой пустыне, не видавши человека, и теперь вижу твое лицо, которое много лет желал я видеть. Да воздаст тебе за это господин наш, Христос, в свой судный день.

Я стал его спрашивать о его достохвальном житии.

— Я тридцать лет страдал здесь от скорби, голода, жажды и наготы, а больше всего от дьявольских искушений. Я ел земной прах и пил морскую воду, моримый жаждой, а бесы тысячу раз клялись потопить меня в море и влекли меня в долины этой земли, а я боролся с ними а вновь восходил на вершину этой горы. А они били и волочили меня, крича: «Уйди из нашей земли! От начала мира здесь не было ни одного человека, ты один дерзнул!» А после этих 30 лет бесовских приставаний, излилась на меня благодать. Волосы выросли на моей голове и ангелы нисходят теперь ко мне с пищей. Я увидел место небесного царства и обитель святых душ, и древо разума, от которого ели наши праотцы, и Еноха, и Илию в раю.

— Как пришел ты сюда? — спросил я его.

— Я родился в Афинах, — ответил он, — и прошел философское учение. А когда умерли мои родители, сказал: «отлучусь от мира!», и, снявши свои одежды, бросился в море на доске. Носимый волнами, по усмотрению божьему, я был принесен сюда.

Когда наступил день, я увидел его тело, все обросшее волосами, как у зверя, и ужаснулся. Его нельзя было признать за человека иначе, как только по голосу.

— Стоит ли божий мир по прежнему обычаю в христовом законе? — спросил он.

— Паче прежнего времени, — ответил я ему.

— Есть ли и доныне идолослужение и гонения на христиан? — спросил он.

— С помощью святых твоих молитв перестали быть гонения и идолослужения (уже одно это показывает позднюю эпоху Марка. Это никак не конец IV века, куда его относят теологи, и когда еще было «идолопоклонство» повсюду).

— А существуют святые, творящие чудеса? — еще спросил он. — Такие, которые говорят горе: сойди со своего места, и бывает так?

И как только он сказал это, сдвинулась гора со своего места, как бы на пять локтей, и всела в море.

Марк досадливо замахал ей рукой и сказал:

— Что ты делаешь, гора? Не тебе велел я двинуться, а только беседовал с братом. Стань на своем месте!

И гора тотчас же возвратилась назад.

Я пал в страхе ниц, а он взял меня за руку и поднял, говоря:

— Разве не видят таких же чудес в твои дни?

— Никогда, отец! — ответил я.

Он горько заплакал и сказал:

— Горе земле, на которой христиане только на словах называются такими, а не на делах! (и это опять рисует никак не первые века христианства!).

Когда наступил вечер, он сказал:

— Брат Серапион! Не наступило ли нам время пообедать?

Я промолчал, а он, прочитав псалом, сказал, поворотившись к пещере, служившему ему невидимо ангелу:

— Предложи трапезу брату.

Войдя в пещеру, я увидел два стола и на них по мягкому хлебу, сияющему, как снег, и благолепные овощи, и две печеные рыбы, и маслины, и финики, и соль, и кувшин с водою, слаще меда.

Он сказал: