Меня даже знакомые люди на улице узнавать перестали, до того я весь осунулся и похудел.
А все — из-за тебя!
Даже Зина-соседка, видя, что я себе на кухне ничего, кроме чая, не готовлю, и та раз хотела угостить меня блинами, но я у чужих людей ничего не беру и от ее блинов отказался!
И если я пишу тебе: «Пришли мне хоть что-нибудь», — то пишу я это своей законной жене, и мне стесняться нечего.
Считай за счастье, что я пишу это именно тебе!
Но вместо того, чтобы получить от тебя посылку, я получаю письмо, в котором говорится: «Ты в Москве и можешь купить себе все, что твоей душеньке угодно!..»
Можно подумать, что я здесь по ночам валяюсь у какой-нибудь привокзальной курвы, пропиваю с ней все свои деньги, а потом их у тебя клянчу…
Я тебе не крымский вонючий пес!
Знай, кому пишешь письма!
Лучше засучи рукава, достань муки, возьми чудо-печку и покажи, на что ты способна!
Писать своему мужу грубые письма каждая может, а вот пирог ему испечь — совершенно другое дело.
Где-то в январе-феврале я даже «клоуна» шутя попросил прислать мне копченого сала, ибо заранее знал, что ничего из этого не выйдет, но мне очень захотелось узнать, что он на это ответит…
Ты же мне ответила: «У тебя, милый муж, от майского меда снова живот разболится!..»
От «клоуна» я вчера получил ответ.
Он подтвердил, что он — шкурник.
Сам того не понимая, он даже оскорбил память моей покойной тети, и это несмотря на то, что Марта Борисовна так радушно приняла у себя в октябре 1958 года его мордастую засранку, которая целыми днями бегала по магазинам, делала себе всякие перманенты, а тете не догадалась даже коробку хороших конфет подарить…
Дорогая ЛЮБА, свое вчерашнее письмо я писал тебе с утра до ночи, но так и не дописал. Очень волновался, поэтому в нем допущены многие грубые слова и выражения.
Но в этом ты сама виновата.
Разве можно писать своему мужу плохие письма, зная, что ему без того плохо?
Ведь я — муж, а не собака какая-то!
Пора уже тебе знать, как себя вести!
Была бы на твоем месте другая женщина — другая женщина, образно говоря, сняла бы с себя последнюю рубашку и тем облегчила положение собственного мужа, тем более, если он именно из-за нее переживает все свои трудности.
Не мешает тебе как-нибудь еще раз посмотреть художественный кинофильм «За витриной универмага».
Там есть для тебя очень хороший в этом отношении пример.
Я его видел в 1955 или 1956 году, точно уже не помню, но именно в этом фильме одна женщина ради своего собственного мужа снимает с себя последнюю рубашку.
А ты что делаешь?
Теперь я, кажется, догадываюсь о причине такого твоего ко мне отношения.
Это же хуже всего — брать себе жен после каких-нибудь развратников да еще с таким свинским «приданым», каким оказалась маленькая Люся.
Как волка ни корми, он все в лес смотрит!
То же самое и со свиньями происходит!
В этом я предостаточно убедился, дважды повидав эту маленькую свинью со всеми ее свинскими причудами.
Она ведет себя так, потому что знает: где-то в Крыму живет ее отец-развратник, который присылает на ее содержание жалкие гроши, а недавно, видите ли, прислал в подарок ко дню рождения какие-то дамские часики на резиновом ходу!..
А нам — не нужны ни эти его гроши, ни эта, раз она такая, его маленькая свинья!
Пишу так, ибо на расстоянии чувствую, что это именно она подговаривает тебя так со мной по-свински обращаться!
Сама, по своему доброму и отзывчивому характеру, ты бы до этого не додумалась и не допустила того, чтобы твой муж, который тебя искренно любит и будет горячо любить, переносил всяческие трудности.
И ради кого?
Ради жены и всей семьи!
Если это именно так, как я пишу, то предупреждаю: если к моему приезду маленькая Люся не возьмется за ум и не будет тебе во всем помогать — мыть посуду, стирать, гладить, готовить, нянчить крошку Галю — одним словом, если она не станет нам во всем послушной, то я приеду, возьму большую палку и так наподдам ей под тощую задницу, что она у меня до самого Крыма будет лететь кандибобером без оглядки!
А будешь ты мне в этом мешать и за нее заступаться, то и тебе засучу юбку и всыплю, куда следует!
Ты прекрасно знаешь: если со мной по-хорошему, то и я по-хорошему. А если со мной по-плохому, то я не стану терпеть возле себя всякую дрянь.
И это не только к маленькой Люсе относится.
Я убедился, что она белоручка и эгоистка, любит грубить и совершенно не уважает старших…
Не потерплю и «клоуна»!
Был бы он просто «клоуном», показывая всем свои дурацкие фокусы со спичками, то еще ничего.
Но когда я убедился, что он — шкурник, и духа его у нас не будет!
Он привык брать и не отдавать.
Хорошо помню, как прошлым летом угостил я его твоими пирогами с чаем, а он взял да и раскрошил их по скатерти своими грязными пальцами!
Помнишь, я сообщил тебе, что отправил «клоуну» письмо?..
До этого он мне сам прислал одно без марки, и мне пришлось доплатить почтальону два рубля.
Рубль — за доплату, а еще один рубль я так дал, ибо мне неудобно стало: принесли письмо без марки, а почта наша меня всегда очень хорошо обслуживает.
«Клоун» в шуточной форме попросил выслать ему «целый пуд» (шестнадцать килограммов) апельсинов!
Так я ему вчера отправил два письма без марок, вложив в конверты пустые бланки-извещения на посылки!
Прибежит к тебе, скажи, что ничего не знаешь…
А вчера «шакалы» получили откуда-то посылку с тремя килограммами свежей ветчины. «Шакал» отрезал кусок, поджарил на сковородке и дал его Зининой дочке. Та его покусала и бросила на пол в коридоре, а мне такого «кусочка» хватило бы на два дня!
В Москве вдруг снова установилась холодная погода — минус 20 градусов. Для наших хибарок это сильный мороз, но теперь это, наверное, ненадолго, ибо весна уже не за горами.
Дорогая ЛЮБА, сегодня я снова был в городском бюро обмена жилой площади. Выяснилось, что дома наши не совсем барачного типа и давно уже не подведомственные, а поэтому обмен вполне возможен. Остается получить согласие «шакалов».
Когда я был в бюро обмена, то зашел там в комнату, где хранится картотека всех иногородних, желающих прописаться в Москве, и спросил: нет ли их из твоего города?..
Мне ответили, что сейчас — нет.
Это летом прошлого года был один военный, а сейчас нет ни семейных, ни одиночек.
