тяжелым временем для представителей полоцких князей и членов их семей. Поэтому, когда в 1132 г. Мстислав Великий умер, полочане изгнали его сына Изяслава Мстиславича. На полоцкий престол взошел брат Евфросинии Василий Святославич. Можно предположить, что данное событие произошло не без участия спасской игуменьи, обладавшей в Полоцке большим авторитетом. Ведь по закону престолонаследия власть должен был унаследовать старший сын Глеба Всеславича или, на худой конец, сын Давыда Всеславича Брячислав. Были права на полоцкий престол и у сыновей Рогволда, находящихся в изгнании, т. е. у Рогволда-Василия и Ивана.[629]
Однако брату Евфросинии удалось удержаться на полоцком престоле до своей смерти в 1144 г. С великим князем Киевским Ярополком Владимировичем он сохранял нейтральные отношения, а со сменившим его в 1139 г. Всеволодом Ольговичем даже смог породниться, выдав свою дочь за его сына Святослава.[630]
Во время княжения брата Евфросинии удалось существенно упрочить материальное положение монастыря. Она смогла не только завершить строительство соборов, но и богато украсить их изнутри. Часть фресок Спасского собора дошла до нас. Считается, что на одной из них талантливый мастер изобразил саму княжну-монахиню. Поэтому мы имеем представление о том, как выглядела Евфросиния Полоцкая. Перед нами предстает не слишком молодая женщина с огромными глазами, под красиво очерченными дугообразными бровями. Облик дополняют точеный нос и маленький рот. Несомненно, на фреске изображена очень красивая и одухотворенная женщина. Но во всем ее облике чувствуется какая-то мрачная печаль. Она могла быть вызвана переживаниями за судьбу родных людей на чужбине.
Помимо строительства соборов Евфросинии приходилось решать много различных хозяйственных вопросов, связанных с украшением храмов, строительством келий для инокинь и монахов, обеспечением их одеждой и едой. Все это требовало значительных средств, которые не могли покрыть скудные пожертвования горожан после высылки князей. Поэтому Евфросиния, очевидно, вынуждена была заняться хозяйственной деятельностью: продолжала переписывать книги и отправляла рукописи на продажу, послушницы обрабатывали монастырскую землю и выращивали на ней различные плоды, излишки которых также шли на рынок. О том, что Евфросиния была вынуждена участвовать в торговых операциях с новгородскими купцами, свидетельствует найденная археологами на Рюриковом городище близ Новгорода Великого печать спасской игуменьи. На ее лицевой стороне было само изображение Евфросинии, окруженное надписью: «Господи, помози рабе своей Евфросинии нарицаемой». На одной стороне печати была сцена Преображения (она указывала на название ее монастыря), на другой – фигура Христа.[631]
Как уже отмечалось, личная печать была и у матери игуменьи княгини Софьи. Ею она скрепляла сделки с купцами Новгорода и прибалтийского города Кокнес. Из факта наличия у полоцких княгинь собственных печатей В. Л. Янин сделал вывод о существовании в Полоцком княжестве матриархата.[632] На самом деле, он вряд ли существовал, но несомненно, что после высылки князей в Византию роль оставшихся представительниц «прекрасного пола» возросла.
Вскоре в сфере ведения Евфросинии оказались не только хозяйственные, но и политические дела. Из летописей можно узнать, что в 40-е гг. XII в. между полоцкими князьями очень часто возникали конфликты, которые в любой момент могли превратиться в кровавое междоусобие.[633] Спасская игуменья не могла остаться в стороне от них. По мнению В. Б. Перхавко, на участие Евфросинии в княжеских ссорах указывают следующие строки в посвященном ей каноне: «Князем, сродником, друг на друга дерзающе подъяти меч, возбраняла еси, яко оружие обоюдоостро, словесем божиим устрашающе».[634]
Из текста «Жития» известно, что Евфросиния уделяла большое внимание вопросам обучения и воспитания детей. В монастырской школе для девочек обучали письму, чтению, счету и основным правилам поведения. Последние достаточно подробно изложены в «Житии» и состояли из следующих пунктов: ступать следует кротко, говорить – смиренно, при этом слова не должны быть ни грубыми, ни оскорбительными по отношению к другим людям. Пить и есть полагалось безмолвно, в обществе старших необходимо было молчать и всячески высказывать присутствующим уважение и покорность. Мудрых людей необходимо было слушать с большим вниманием, бедным и увечным следовало помогать и любить их без всякого лицемерия. В целом детям вообще советовалось говорить поменьше, а думать и размышлять – побольше. В помыслах и желаниях они должны быть сдержанными, заботиться о телесной и душевной чистоте и чаще думать о небесном. Таковы были основы воспитания, которые внушала своим воспитанницам Евфросиния.[635]
Большое внимание игуменья уделяла украшению монастырских храмов. При этом ей хотелось, чтобы в них находились всеми почитаемые христианские святыни. В то время на Русь стали привозить из Византии очень красивые иконы Богоматери, которые превращались в главные украшения городских церквей. Примером тому является Владимирская Богоматерь, которая первоначально украшала церковь Бориса и Глеба в Вышгороде. Но Андрей Боголюбский, направляясь в свои владимиро-суздальские владения, взял ее с собой и установил в главном Успенском соборе Владимира.
Подобную же икону, видимо, хотела иметь и Евфросиния. Поэтому она отправила в Константинополь своего слугу Михаила, чтобы тот попросил у императора и патриарха одну из трех икон Богоматери, по преданию написанных евангелистом Лукой еще при жизни девы Марии. Несомненно, игуменья знала, что один из образов находится в Константинополе, второй – в Иерусалиме, третий – в Эфесе. Она понимала, что первые две иконы ей не отдадут, поскольку они находились в крупнейших религиозных центрах. Эфес же в XII в. таковым не являлся. Это был полуразрушенный город, почти никем не охраняемый. Христианская святыня могла в нем погибнуть в любое время. Поэтому в грамоте к императору Мануилу I Комнину (1143-1180) и патриарху Луке Хрисовергу Евфросиния попросила за богатые дары отдать ей именно Эфесскую Богоматерь.[636]
Можно предположить, что о ситуации в Эфесе Евфросиния узнала либо от паломников, либо от своих родственников из Константинополя, с которыми состояла в переписке.
В тексте «Жития» не указан год, когда Михаил совершил поездку в Византию. Но Б. М. Клосс предположил, что она состоялась в период с 1156 по 1160 г. Первую дату он определил по началу патриаршества Луки Хрисоверга, вторую – по дате начала работы мастера Лазаря Богши над крестом для Евфросинии, т. к. в него были вложены частицы священных реликвий, привезенных Михаилом из Константинополя: кусочки Древа Креста Господня, маленькие обломки от гробниц Христа и Богоматери, капли крови Дмитрия Солунского и частицы святых мощей Пантелеймона и Стефана.[637] С этим аргументированным мнением исследователя следует согласиться.
В «Житии» подробно описано, как с помощью богатых даров Михаилу удалось уговорить императора и патриарха отдать ему икону, как за ней было отправлено в Эфес 700 всадников, как в торжественной обстановке в Софийском соборе Константинополя образ Богоматери передали Михаилу и как он доставил ее в Полоцк.[638]
Некоторые исследователи полагают, что полочанам отдали не подлинную Эфесскую Богоматерь, а только список с нее. Ведь любые списки с чудотворных икон считаются также наделенными всеми их свойствами. Однако, несомненно, что подлинную Эфесскую Богоматерь из этого города забрали, за списком не стали бы посылать 700 вооруженных воинов. Вряд ли стали бы список вручать Михаилу в столь торжественной обстановке в Софийском соборе в Константинополе. Правда, точно ответить на вопрос, какой образ получил слуга Евфросинии, невозможно, поскольку до наших дней эта икона не дошла.
Для Полоцка обретение одной из главных христианских святынь стало очень важным событием. Встречать на пристани Эфесскую Богоматерь собрались все горожане и жители окрестных сел. Когда судно Михаила причалило, Евфросиния сама взяла из его рук чудотворный образ и в сопровождении духовенства с пением псалмов отправилась в свой монастырь. Там она установила ее в Богородичном соборе мужского монастыря. С этого времени святыня стала считаться небесной покровительницей Полоцкого княжества.[639] По замыслу Евфросинии это существенно должно было поднять его престиж среди остальных русских земель.
Дальнейшая судьба чудотворной иконы неизвестна. Б. М. Клосс решил, что со временем она обветшала, поскольку ее часто носили по домам болящих. По его мнению, поновлять ее не стали, а лишь сделали в ХIII в. копию, которая ныне хранится в Русском музее.[640]
Но могло ли это быть на самом деле? Как известно, к древним и особо почитаемым иконам на Руси всегда относились с большим вниманием и бережностью. К больным, скорее всего, носили копию Эфесской Богоматери, подлинник же, несомненно, находился в храме и был спрятан на самом почетном месте под дорогим окладом. На примере Владимирской Богоматери известно, что ее не раз очень тщательно реставрировали, и изготавливали для нее несколько дорогих окладов. Поэтому маловероятно, что полоцкую святыню могли выбросить из-за
