— Но разве свет — это не первое, что мы замечаем?
— Нет, сначала видишь пустоту, и проходит какое-то время, прежде чем ты осознаешь, что эта пустота полна света.
Меня смутила мысль о моей собственной квартире. Ведь я всегда хотела, чтобы мой дом был полон света, и сама же не давала ему прохода вечным беспорядком. Беспокойно задвигавшись, я толкнула ногой кофе. В испуге вскочила на ноги.
— Извините, извините…
Он поднялся.
— Ничего страшного. Не беспокойтесь. Я сейчас принесу тряпку.
Он вышел и вскоре вернулся, деловой и спокойный, неся мисочку с водой и тряпку.
— Я все вытру, — сказала я. — Мне очень жаль.
Он улыбнулся своей кривоватой улыбкой, которая уже начинала мне нравиться.
— Все поправимо.
Он встал на колено и вытер пол.
— Я ваш первый посетитель, и устроила беспорядок.
Он отжал тряпку и искренне произнес:
— Мне нужен такой человек, как вы, чтобы внести в мою жизнь хоть немного хаоса. — Он поднялся с миской в руках. — Сварить вам еще кофе?
— Нет, я должна идти домой. Меня ждет работа.
Я полагала, что он будет возражать, но он не стал.
— Значит, мы оба работаем дома?
Я кивнула.
— Извините, мне действительно пора, иначе выбьюсь из графика.
Я направилась к двери.
— Спасибо, что зашли, — сказал он. — Я уж подумал, что мы никогда не заговорим.
И опять нежный румянец залил его щеки.
Я почувствовала себя виноватой: все испортила.
— В следующий раз вы должны зайти ко мне на чашечку кофе.
— С большим удовольствием, — ответил он.
Что-то опять сжалось у меня внутри, обычная формальность отозвалась во мне приятной дрожью.
2
Потерянные мальчики
Мне снится, что дом моего отца в огне. Мы с отцом пытаемся разбудить Мартина, под своим пуховым одеялом напоминающего медведя в зимней спячке.
«Пол дома?» — кричу я.
«Откуда я знаю?» — говорит отец.
Он начинает катать Мартина по кровати с одной стороны на другую. Но Мартин слишком тяжелый, и мы не можем его поднять. Издалека приближается завывающая пожарная сирена.
Я просыпаюсь в поту и понимаю, что звонит телефон. Комната залита солнечным светом, но я не могу вспомнить, лето сейчас или зима, и по этой причине не могу определить, рано сейчас или поздно. Я наклоняюсь, чтобы посмотреть на часы, но не могу сфокусировать взгляд. Пока я пытаюсь понять, где же пожар, срабатывает автоответчик.
— Китти! Это Адриан!
Меня охватывает паника. Пожар в доме Адриана. Эмили и Рози — в ловушке. Я хватаю телефонную трубку:
— Адриан, что случилось?
— Ничего. Ты еще не встала? Уже пятнадцать минут десятого.
У меня есть теория, что Адриан вовсе не пишет свои книги. Он просто держит взаперти у себя на службе мятежного гения, что подбрасывает ему блестящие мысли и фразы, которые Адриан записывает и расставляет в определенном порядке. День Адриана начинается каждое утро в одно и то же время. Подъем в 8.00, завтрак в 8.30, начало работы в 9.30. Как может такой заурядный человек обладать воображением и сочинять всякие истории?
— Конечно, я уже встала.
— По твоему голосу не похоже.
— Правда? Просто я сегодня утром еще ни с кем не разговаривала.
— Ты не можешь посидеть с детьми в пятницу? У Лесли — родительское собрание, а мне нужно быть в Лондоне. Не знаю точно, когда вернусь.
— Хорошо, — говорю я.
— Джеймс не будет против? Если хочешь, вы можете прийти вместе.
— И ты можешь себе позволить кормить нас обоих? — Это я так пошутила.
— Да, — говорит он. Он не любит обсуждать свои доходы. — Без проблем.
Но проблемы конечно же есть. Я не совсем уверена, что мы с Джеймсом друзья. С тех пор как мы в последний раз разговаривали друг с другом, прошло по меньшей мере дня четыре. Я просто отключила автоответчик, и он перестал звонить. Но Адриан этого не знает.
— Можешь принести с собой работу: девочки ложатся спать довольно рано.
Во сколько девочки ложатся спать, я знаю. Я сижу с ними с самого их рождения.
— Я же сказала, хорошо.
Не понимаю, почему он каждый раз чувствует себя виноватым, когда просит. Ведь он знает, что я люблю Эмили и Рози.
— Ладно. Ты сможешь быть здесь в пять тридцать? Лесли должна выйти в пять сорок пять.
— Отлично, — говорю я.
Дети похожи на бабочек. Они играют в классики на дорожке перед домом, ждут, когда я приду. Эмили пять, а Рози три года, они плавно танцуют над плитами дорожки, носятся вокруг друг дружки, и полуденное солнце запутывается в их светлых волосах. У Рози красный воздушный шарик, который она принесла домой с праздника, и он лениво повторяет ее движения, когда она прыгает. Они двигаются так быстро, что яркий отблеск от их волос не успевает за ними и остается в теплом воздухе, в котором эхом разносится их хихиканье. Красные и желтые вспышки от шарика, от их волос, синие и светло-вишневые — от платьев хаотически вращаются. Девочки замирают только на секунду, бросают быстрый взгляд на замысловатые дорожки классиков и продолжают порхать снова.
Лесли придает большое значение тому, чтобы их одежда была разного цвета; она хочет, чтобы каждая развивала собственную индивидуальность и не воспринимала себя только в качестве сестры. Но они сговариваются за ее спиной. Им нравятся одни и те же цвета, одни и те же фасоны. Каждой из них дается шанс отыскать свой собственный путь, свои неповторимые формы, но их это мало интересует. Они все делают вместе и не хотят разделения. Две половинки одного целого, два крылышка одной бабочки.
Эмили первая видит меня.
— Китти! — кричит она и бросается ко мне.
Рози поднимает глаза и в точности повторяет все за Эмили. Я обнимаю обеих.
— Ты принесла нам книжки? — спрашивает Рози.
Конечно, я принесла. Мои племянницы любят книги, любят просто держать их в руках, рассматривать, им приятно сознавать, что это их собственные книги, и я прихожу именно для того, чтобы снабжать их книгами, хотя они и не входят в ту возрастную группу, на изучении литературных пристрастий которой я специализируюсь.
— Да, я принесла книги, — говорю я, освобождаясь от их объятий.
