— На “Дженни” ничего не выйдет. Я могу подняться на четыре тысячи футов при безветренной погоде или на тысячу футов, когда ветрено. Но в горах всегда ветер, и к тому же эти горы, кажется, выше десяти тысяч футов. Я никогда не перелечу их.
Першинг не сводил с него взгляда.
— Видите ли, сэр, “Дженни” не очень-то хорошая машина. Если бы правительство мне дало что-нибудь вроде “Блерио” или “Мартинса”, которые англичане и французы используют против немцев, тогда все было бы в порядке. А с “Дженни” — нет. Нет, сэр, только не с “Дженни”.
Першинг продолжал смотреть на него.
— Эти вашингтонские… Господи, мы дали миру аэроплан, а авиация у нас хуже, чем у Японии.
Он поджал губы и покачал головой.
Глава 29
У одного грузовика сломалась ось. У другого из радиатора шел пар. Колонне пришлось остановиться. Впереди была деревня, и Календар поскакал туда на разведку. Двое других дозорных, разделившись, отправились осматривать местность с флангов. Издалека, через бинокли, казалось, что там все спокойно, — одни крестьяне, федеральных солдат нет. По сравнению с тем, что они видели раньше, это была даже не деревня, а городок: три сотни домов, а может быть, и больше, широкая дорога посредине. Календар поскакал по ней; копыта лошади цокали по плотному грунту; он оглядывал дома с обеих сторон дороги. Когда он смотрел в бинокль, здесь было оживленное движение, люди ходили по улицам, ослики стояли у домов. На полпути он заметил, что движение уменьшилось, а когда он въехал в поселок, там было почти пусто. У некоторых дверей стояли люди и смотрели на него. Остальные, видимо, прятались внутри. У окон не было стекол, они представляли собой квадратики из дерева, которые раскрывались изнутри. И теперь он увидел, как они захлопываются. Двери тоже закрывались. Впереди в открытых дверях стояла длинноволосая круглолицая девочка и с любопытством смотрела на него; тут из дома протянулась рука, втащила девочку внутрь и захлопнула дверь. Только и слышался приглушенный звук запираемых засовов. Какой-то мужчина плюнул под копыта его лошади, когда он проезжал мимо. Кто-то бросил камень. Он огляделся, но никого не увидел.
Он не мог их винить. В конце концов, за много лет местные жители узнали, что от чужаков надо ждать беды. Сюда могли ворваться либо грабители Вильи, либо федеральные войска и опустошить поселок. Вообще-то Вилья в лучшие времена сам снабжал такие местечки, воровал скотину на богатых ранчо и раздавал мясо крестьянам. Но только в обмен на верность. Не важно, что делали пришельцы — давали или отбирали, крестьяне знали, что рука, которая сейчас дает, вернется и отнимет, а рука, которая отнимает, вернется и снова отнимет. В конце концов, они перестали доверять кому-либо и полагались только на самих себя.
Для него это было не ново. Он видел такое много раз — на западе, на исходе войн с индейцами нейтральные племена одинаково боялись и банд грабителей, и белых. Они хотели одного: чтобы их оставили в покое. То же самое происходило на Кубе и на Филиппинах — всюду, где партизаны жили за счет местных жителей. Как бы они ни были дружелюбны, местным жителям доставалось с обеих сторон, и, в конце концов, они превращались в своеобразного противника. Они могли быть так же опасны, как настоящие противники. Хотя теоретически, даже если хочешь помочь, доверять никому нельзя. Если местное население давало повод к сомнениям, его приходилось уничтожать, не важно, нейтрально оно или нет. Сейчас, не желая будоражить местное население, он скакал, держа одну руку не на пистолете, а близ спрятанной под жилетом кобуры. Он никак не мог прикрыть себя со всех сторон, поэтому он послал еще троих дозорных, чтобы они следовали за первыми двумя и за ним, в пятидесяти ярдах позади, с единственной целью — следить, чтобы не выстрелили в спину. На улице по-прежнему не было людей, домов становилось больше, хижины сменились амбарами и квадратными домами с плоскими крышами из желтой глины; в глине виднелись камешки, торчали опорные балки. Он оглядел боковые переулки; кое-где попадались ослики и люди, которые тут же прятались. Взглянув вперед, он увидел главную площадь поселка с колодцем, выложенным кирпичом в центре; у колодца сидел старик в сандалиях на веревочной подошве. “Если и будут неприятности, — подумал Календар, — то именно здесь”.
Приблизившись, он поздоровался; крестьянин кивнул, не глядя на него. Он спешился и повел лошадь к колодцу так, чтобы она оказалась между ним и крестьянином. Календар увидел деревянное ведро и испугался, что в нем может быть вода. Он не думал, что местное население отравит собственный колодец, но крестьяне вполне могли отравить воду в ведре, поэтому, соблюдая меры предосторожности, ему придется его опорожнить. Однако вода здесь драгоценна, и если ведро не отравлено, он только оскорбит людей, выливая воду; поэтому он обрадовался, увидев, что оно пусто. Календар опустил ведро на веревке на глубину, как ему показалось в темноте колодца, около двадцати футов, вытянул его, выплеснув воду в ближайшую яму, и ослабил поводья лошади, чтобы она могла пить. Убедившись, что вода хорошая, он порылся в переметной суме, достал кружку, окунул в ведро, выпил остаток воды и поблагодарил старика за гостеприимство.
Старик снова кивнул. Он по-прежнему не смотрел на Календара.
Потом, взглянув на человека, прикрывавшего его, Календар поднял руку и махнул ему, и тот поскакал к нему через площадь. Городок был больше, чем ему поначалу показалось, — не три сотни домов, а все шесть, но на этой стороне площади их было меньше, чем на другой. Все равно он оставался начеку, пока не увидел, что напарник поскакал дальше по дороге и присоединился к остальным дозорным, которые объехали город кругом и ждали с другой стороны.
Теперь он был уверен: пока он тут, с колодцем ничего не случится, дозорные вернутся в колонну и скажут майору, что можно послать отряд за водой. Он снял шляпу, пробормотал что-то о жаре и, встав так, чтобы лошадь прикрывала его сбоку, принялся ждать.
Глава 30
Колонна разбила лагерь в ста ярдах от города. Приказания были ясны: не вступать в контакт с местными жителями без необходимости. В данном случае необходимость была: вода. Предполагалось, что грузовики будут возвращаться и привозить воду по мере необходимости, но грузовики прежде никогда не использовались для этого, и никто не подумал об ущербе, который нанесет дорога: севшие аккумуляторы, перегревшиеся радиаторы, лопнувшие шины, погнутые подвески, разорванные маслопроводы. Иногда масло выливалось, едва его успевали залить. Им необходима была вода в первую очередь для грузовиков и лошадей — люди могли и обойтись, в крайнем случае, пить меньше, и хотя еще были запасы на ближайшие дни, они не хотели рисковать. Кавалеристы вычерпали столько воды, сколько смогли достать из колодца, оставив немного местным жителям, а затем дали мэру вексель. Это вообще-то было бесполезно, так как его должны были оплатить по ту сторону границы, а он скорее всего никогда в жизни не бывал так далеко от своего селения. Но это было удобнее, чем везти ему деньги, и вообще, кому нужны деньги в деревне, где все основано на натуральном обмене.
Теперь, незадолго до заката, они поставили в круг повозки и грузовики, патруль охранял их снаружи. Лошадей распрягли, кавалеристы сняли уздечки и седла, привели лошадей в порядок. Прентис подождал, пока солнце почти село, принес канистру из-под бензина с отпиленным верхом, наполнил ее водой.
— Пока хватит. А то заболеешь.
Потом он подлил еще. Затем повесил на шею лошади мешок с овсом и стал смотреть, как она ест. Поход готовился впопыхах, и Прентис не отходил от лошади: вдруг в овсе окажутся камешки, и лошадь откажется есть. Если так, ему придется высыпать его на землю и принести новый, причем так, чтобы лошадь это видела. За камешками надо внимательно следить, чтобы лошадь не отказывалась есть. Но овес оказался хорошим. Когда лошадь наелась, Прентис еще раз почистил ее и, довольный, что сделал все, как надо, занялся собой.
В отличие от последующих походов, когда ставились специальные палатки-столовые и дежурные роты готовили обед на всех, сейчас солдатам приходилось стряпать себе самим. В основном питались пайками, выданными в первый день похода, — это были бобы и сушеное мясо, галеты, бекон, кофе. Пайки носили с собой и пополняли из грузовиков по пути, а в результате вещевые мешки оказывались переполнены. О разнообразии еды никто не думал, главное, чтобы она занимала поменьше места. К тому же пища не портилась, ее хватало надолго, правда, вкусом еда не отличалась.
Колени у Прентиса были натерты до красноты, поясница и бедра болели, потому что он не ездил верхом несколько месяцев. Он наклонился, согнув ноющие ноги, и стал рыться в переметной суме. Сунул в рот
