Дэвид Моррелл
Рэмбо 2
ЧАСТЬ I
1
Рэмбо занес над головой увесистый молот, полностью отдаваясь блаженству этого истинно дзэновского мгновения, выхваченного из потока времени. Он не чувствовал тяжести молота, и, описывая им широкую дугу, с удовольствием ощутил силу собственного размаха. Казалось, он вложил в удар всю мощь своего духа, когда молот обрушился на железный клин, загнанный в расселину великолепной — хотя бы потому, что она просто существовала на свете — скалы. Он мог разглядеть каждую трещину, каждую выбоину в камне, словно под увеличительным стеклом. Молот со звоном ударил по железу, глыба раскололась, и клин выпал. Острые камешки шрапнелью разлетелись во все стороны.
Свобода! Эта мысль пронзила его, и он внутренне сжался, пытаясь избавиться от нее.
Нет!
Он тряхнул головой.
Он запрещает себе думать о свободе.
Он запрещает себе думать о чем бы то ни было.
Только работать. Ничего больше.
Капли пота стекали по лбу и падали на металлическую поверхность клина, сверкая на солнце. Эти блестевшие в солнечных лучах бусинки вновь напомнили ему…
Об осколочных снарядах. О снарядах, выпущенных с артиллерийских кораблей. О минах-ловушках. О гранатах. О том, как полыхают огнем джунгли. Как стонут солдаты. И льется кровь… Не думать!
Ничего, кроме работы, если хочешь выжить. Он вогнал клин в следующую глыбу, взмахнул молотом и вновь яростно ударил по металлу.
Снова!
И еще раз!
И!..
Скрежет и лязг металла эхом отдавались в глубоком, продолговатом карьере. От прокаленной солнцем поверхности белесых скал исходил жар. Рядом с ним другие заключенные в изодранных, пропитанных потом робах с жирной буквой «3» на спине, задыхаясь, шатаясь от изнеможения, долбили своими молотами камень.
Им неизвестен мой секрет, думал Рэмбо. Они собачатся по вечерам, проклинают судьбу, мочатся и жалеют себя.
Никто из них не догадается, что все лишено смысла. Все, кроме самой жизни.
Даже боль может доставлять радость. Если настроить себя должным образом. Отсечь прошлое и будущее и не думать ни о чем, кроме этого мига, в котором ты живешь. Прекрасного, даже, если он наполнен болью.
Мышцы заныли. Он скользнул взглядом по угрюмым лицам часовых, державших в поле зрения каждое движение заключенных. Винтовки у них были двенадцатимиллиметрового калибра или же Спрингфилд 30/06 с оптическим прицелом.
Повода они от него не дождутся!
Наваливаясь всем своим мускулистым телом на металлический клин и ощущая дрожь ударной волны, он не мог не думать о том, что привело его сюда. Город. Полицейский. Да, Тисл. Но какого черта тот лез на рожон? Почему не спустил все на тормозах?
А ты-то сам хорош, ответил он себе.
Но у меня есть на это право.
Какое право?
Я себя не щадил, сражаясь за то, что считал благом для страны.
И все же, признайся, ты мог показаться ему подозрительным.
Только потому, что я провел несколько суток в лесу? Что у меня была помятая и небритая физиономия? Но я не сделал ничего дурного. Чего он ко мне привязался?
Ты же мог объяснить ему это. Признайся, ты действительно был похож на бродягу. Это уж точно. И потом у тебя не было работы.
Какая у меня может быть работа? Кому я нужен? Меня учили одному. Во Вьетнаме мне доверяли оружие стоимостью в миллион долларов. Там я управлял артиллерийским катером. Что же мне после этого припарковывать машины? О, Господи!
Он вновь с силой ударил по металлическому клину.
Тисл. Он цеплялся ко мне. Это он арестовал меня. Его люди побрили меня. Он ничем не лучше того вьетнамского подонка, что расписал мне грудь ножом.
И ты сорвался.
Нет, я защищался.
Ну да, сбежал из тюрьмы и болтался в горах, с этой шайкой бандитов. Все равно бы у них ничего не вышло. Ты держал под обстрелом этот город. Вспомни, как ты поступил с полицейским. А теперь…
Рэмбо опустил голову, изнемогая от волнения. Теперь, когда от его блаженного дзэновского состояния не осталось и следа, он готов был крушить направо и налево. И Рэмбо с остервенением продолжал лупить по каменной глыбе.
Теперь он расплачивается за свое военное прошлое. Да, из него сделали хорошего солдата. Там он им был нужен.
Неужели они думают, что так легко обо всем забыть? Почему его не удосужились научить тому, что могло бы пригодиться после войны?
Или это невозможно? А что если ты уже потерян для мирной жизни?
Потерян? После полугода в лагере для военнопленных в Северном Вьетнаме? Может статься, что и так. Одна тебе, видно, теперь дорога — прямиком в ад.
Как будто это не ад. Из одной тюрьмы в другую.
На этот раз в Америке. Страна свободы, доблести отчизна…
Эх, если бы только этот полицейский… Что?
Если бы он просто поинтересовался, как я живу.
2
Он опустил молот и смахнул пот со лба. Впрочем, без толку. И лицо, и руки были мокрыми от пота. Он посмотрел на ближайшего к нему охранника, и перевел взгляд на ведро с водой, стоявшее на уступе скалы футах в десяти над ним.
Охранник сжал губы и легким кивком головы ответил на его немой вопрос.
Рэмбо, тяжело ступая, начал подниматься по тропе. Впереди шел изможденный негр. Доходяга, подумал Рэмбо, наблюдая, как тот пьет из ковша, прикрепленного цепью к ведру. На какую-то долю секунды глаза обоих заключенных встретились.
Дьявольщина, казалось, говорил негр. Не могу больше.
Если каждый раз думать об этом, долго не протянешь, мысленно ответил Рэмбо. Но взгляд его сказал:
