запах.
Драммонд упал прямо в нефть.
И она поглотила его.
— Он рвался к этой нефти как тысяча дьяволов. Теперь он ее получил, — сказал Бьюкенен.
Он опустился на землю. В глазах у него все поплыло и закружилось.
10
Он неясно различал склонившееся к нему лицо Холли.
Ему казалось, что рядом с ней он видит предводителя воинов-майя, с которым он стоял лицом к лицу на площадке для игры в мяч, и яркие перья, украшающие его головной убор, переливаются в алых лучах заходящего солнца. Появились другие воины, сжимающие в руках окровавленные копья и мачете. Ему казалось, что Холли не замечает опасности.
Бьюкенен попытался поднять руку, чтобы предупредить ее. Но не смог двинуть рукой. Он попытался открыть рот, но губы не двигались. Слова не шли. Он чувствовал, будто земля вертится под ним, затягивая его в какую-то воронку.
Предводитель майя наклонился, и его широкое круглое лицо искажалось по мере приближения к Бьюкенену.
В беспамятстве Бьюкенен чувствовал, что его поднимают и кладут на носилки. Было ощущение, что он плывет. Ему виделись какие-то образы. Высокая пирамида. Скульптуры, изображающие гигантские змеиные головы. О чем-то напоминающие иероглифы. Величественные дворцы и храмы.
Потом перед ним встали джунгли, и его внесли через проход, расчищенный среди деревьев и кустарника, и этот коридор все не кончался; его носильщики двигались по широкой дороге, вымощенной серым камнем и поднятой над уровнем лесного грунта. Ему чудилось, будто повсюду, кроме дороги, земля шевелилась от змей.
На них спустилась ночь, но они продолжали свой путь; Холли держалась возле носилок, а предводитель майя шел во главе отряда.
«Вот так все и было тысячу лет назад», — подумал Бьюкенен.
Они пришли в деревню, где за воротами и частоколом в человеческий рост мерцали факелы, освещая хижины. Стены хижин были сплетены из тонких молодых деревьев, а крыши — из пальмовых листьев. Разбуженные прибытием процессии свиньи и куры с шумом разбегались в разные стороны. Жители деревни молча ждали. Это были низкорослые круглолицые люди с темными волосами и миндалевидными глазами; на женщинах были призрачно-белые платья.
Бьюкенена внесли в одну из хижин и уложили в гамак. «Это чтобы змеи не добрались до меня», — подумал он. Женщины сняли с него одежду. При свете костра вождь стал внимательно осматривать его раны.
Холли закричала и попыталась остановить его, но жители ее не пустили. После того как вождь снова зашил ножевую рану Бьюкенена, наложил компресс на почти зажившую пулевую рану и смазал мазью порезы и ушибы, он осмотрел выпиравшие из орбит глаза Бьюкенена и ножом сбрил волосы с одной стороны его головы.
Потом поднес к голове, в которой жила боль, деревянную дрель с ручным приводом.
Проникновение заточенного острия причиняло мучительную боль.
И вдруг как будто вскрыли огромный нарыв — Бьюкенен потерял сознание от бурно нахлынувшего на него чувства облегчения.
11
— Сколько времени я был без сознания? — с трудом спросил Бьюкенен. В голове у него стоял туман. Тело казалось совершенно чужим. Слова ворочались во рту, словно камни.
— Две недели.
Это так удивило его, что мысли получили толчок и в голове немного прояснилось. Он поднес правую руку к повязке на голове.
— Не трогай, — остановила его Холли.
— Что со мной было? Я ничего не помню.
Холли не ответила. Она намочила чистую тряпицу в дождевой воде, которую собрала в выскобленную половинку скорлупы кокосового ореха. Полуголый Бьюкенен лежал снаружи хижины в гамаке, и лучи предзакатного солнца приятно грели его раны. Холли стала мыть его.
— Рассказывай. — Он облизнул свои сухие распухшие губы.
— Ты чуть не умер. Потерял много крови, но знахарю удалось остановить кровотечение.
— А голова? Что у меня с головой?
— Ты бредил. Корчился в конвульсиях. У тебя так выкатились глаза, что я испугалась, как бы они не выскочили совсем. По-видимому, что-то давило на них изнутри. Он тебя прооперировал.
— Что ты сказала?
— Он сделал операцию на черепе. Просверлил дырку у тебя в голове. Кровь брызнула фонтаном через всю хижину, как будто…
Силы изменили Бьюкенену. Его веки опустились. Он снова облизнул сухие губы.
Холли достала еще одну половинку кокосовой скорлупы и стала поить его дождевой водой.
Вода текла у него по подбородку, но ему все же удалось проглотить почти всю воду и насладиться се прохладной свежестью.
— Просверлил дырку в голове… — пробормотал он.
— Первобытная хирургия. Тысячелетней давности. Будто время здесь остановилось. Электричества нет. Все необходимое эти люди добывают в лесу. Одежду делают сами. А мыло… Они жгут стержни кукурузных початков, чтобы вскипятить воду. Потом кладут оставшуюся от стержней золу в воду и в этой воде стирают грязную одежду. Потом ее прополаскивают в других горшках с кипящей водой. Одежда становится необыкновенно чистой. А воду выливают на свои посевы, чтобы зола послужила еще и удобрением.
Бьюкенен силился сосредоточиться, но не мог держать глаза открытыми.
— Первобытная хирургия, — сказал он в некотором замешательстве.
Это произошло два дня спустя, когда он проснулся в следующий раз.
Холли объяснила ему, что, пока он лежал без сознания, ей удалось заставить его глотать жидкость — воду и куриный бульон, чтобы избежать обезвоживания организма, но все же он ужасно похудел, и ему придется попробовать поесть, даже если его желудок будет против.
— Я готов, — согласился Бьюкенен.
Холли деревянной ложкой зачерпнула из глиняной миски тыквенного супа, попробовала, не слишком ли горячо, и поднесла ложку ему ко рту.
— Восхитительно.
— Я тут ни при чем. Не я готовлю. Есть женщина, которая приносит пищу. Она жестами объясняет мне, что я должна с тобой делать.
— А тот, кто вылечил меня?
— Он приходит два раза в день и дает тебе выпить ложку густого, сладко пахнущего сиропа. Может, именно поэтому ты не получил заражения крови. Как жаль, что я не понимаю их языка. Я пыталась обойтись своими крохами испанского, но они явно не реагируют на этот язык. Мы объясняемся знаками.
— Интересно, почему они с нами возятся? Почему оставили нас жить?
— Не знаю, — пожала плечами Холли. — С тобой они обращаются так, как будто ты — герой. Непонятно.
— Это как-то связано с игрой. Когда я был противником Реймонда. И то, что мы явно были врагами Драммонда. Эти люди решили, что мы на их стороне. — Бьюкенен задумался. — Я проиграл игру, и все- таки… Может быть, в древности майя так жалели проигравшего, что брали на себя заботу о нем?
— А почему они должны были его жалеть?
— Потому что победившего приносили в жертву и он занимал место среди богов.
— Реймонд не среди богов.
— Нет. Как и Драммонд. Он в аду, где ему и надлежит быть, — сказал Бьюкенен. — Он напоминает мне полковника.
— Полковника?
