Морис тоже это понял, руки его чуть-чуть расслабились, но клыки он не убрал, а перевел взгляд сначала на отца, затем на маму, и те одновременно вздрогнули. Это был немой вопрос и открытый вызов.
Отец Грег сплел дрожащие пальцы, пытаясь унять волнение, и вновь осторожно заговорил:
– Я знал Гленду-Сьюин еще маленькой девочкой с золотыми косичками и неуемной фантазией. – Убрав клыки, Морис слушает священника, не отпуская моей руки, словно ищет какой-то поддержки у меня. – В ее сердце никогда не было зла, а в душе ненависти. Поэтому она привлекает такое внимание и интерес. Спасибо тебе за щедрое пожертвование нашей церкви. Я все отдал в Фонд детей-инвалидов, только немного оставил для детской футбольной команды. Мне опять удалось организовать мальчишек. Помнишь, Джереми, как мы с тобой начинали?
Он подошел к папе и положил ему руку на плечо. Папа, выйдя из оцепенения и сделав глубокий вдох, придвигает стул своему другу и очень медленно опускается на соседний.
– Тебе десять, мне – семнадцать, – отец Грег переводит взгляд на Мориса. Он усердно пытается разрядить обстановку, молодец, правильно. – Мы собрали из местных ребят команду и здорово показали тем задавакам из летнего лагеря, как надо играть.
Папа в конце концов выдавил из себя улыбку. А взгляд Мориса снова стал черным и непроницаемым.
– Пообедай с нами, Грегори, – сказала наконец и мама, собирая с пола столовые приборы.
– Спасибо, Сьюин, если я не помешаю, то останусь. Мне хочется узнать поближе того, с кем будут жить Гленда и маленький Рей.
Морис заговорил, обращаясь к отцу Грегу, сначала хрипловато, но постепенно голос его смягчился и стал прежним – бархатно-пушистым, завораживающим. Взгляд спокойный, но не пристальный, словно бы сквозь собеседника.
– Не надо смотреть в мои глаза, это может плохо закончиться для нас обоих.
Пожалуйста, нет, дорогой, не начинай снова! Все только начали успокаиваться. Давай же просто поговорим. Узнай его получше. Морис мягко сжал мою руку.
– Глаза – зеркало души, и через них можно разглядеть то зло, которое сокрыто в тайных глубинах. – Грег все еще не унял прежнего волнения и говорит так тихо, что приходится прислушиваться.
– Нет смысла ничего скрывать. У меня нет и не может быть души. Вот вам ответ на ваш вопрос, который вы хотите, но боитесь задать.
– Что может быть страшнее бездушного человека! Вы очень напугали меня, мистер Балантен. Откуда столько ненависти? Стены этого дома всегда были пропитаны спокойствием и счастьем. Не разрушайте всего этого, прошу вас.
Все взгляды, и мой в том числе, переместились на Мориса, который свободно откинулся на спинку стула. Но его спокойствие и невозмутимость не менее страшны, чем его гнев.
– Вы очень сильный человек, отец Грег. Редко приходится встречать священников, способных противостоять мне. Но не хотелось бы считать нашу встречу борьбой двух сил.
Я не сдержалась. Неужели Морис видит перед собой врага?
– Отец Грег не из тех священников, которые, размахивая крестом, объявляют священную войну по поводу и без. Ты сам видишь, что он уже все понял.
– Спасибо тебе за твои слова, но я не совсем постигаю пока, что происходит, и хотел бы, чтобы мне объяснили, если это возможно.
Морис усмехнулся краешком губ.
– Нет ничего невозможного. С распятием, серебром и колом на кого обычно охотятся?
– Я не охотник, но, думаю, вы имеете в виду вампиров? – Грег неуверенно-вопросительно посмотрел на родителей, на что те только растерянно кивнули в унисон. – До сегодняшнего дня я был уверен, что рассказы о вампирах – вымыслы чистой воды. Если это действительно так, то почему я вижу перед собой человека, только наполненного злом и агрессией?
– Наверное потому, что в этом моя суть. Да и что вы рассчитывали узреть: гротескное искажение звериной морды? Я действительно не человек, я – Мастер вампиров, и, что бы вы ни видели перед собой, я всего лишь зеркало, которое отображает совокупность человеческих эмоций, бессознательных страхов, пороков, грехов.
Отец Грегори погрустнел, глубокие морщины четко обозначились на лице, в глазах проявилась горечь сожаления.
– Человек несовершенен. Но помимо того что вы перечислили, есть еще любовь, добродетель, сознание, самоотверженность. Неужели вам не приходилось встречать такие качества?
– Ну, отчего же, – насмешка не сходит с губ Мастера. – Только при встрече со мной человек даже не пытается скрыть темной стороны своей личности, страх доминирует над разумом, порождая взаимную ненависть.
– Вы правы, действительно, подходя к дому, я почувствовал безотчетную тревогу, но если вы ждете ответной агрессии, то ее не будет, – священник потупился.
– Нападать первым не входило в мои намерения. Защитная реакция срабатывает непроизвольно, независимо от моего желания. И нет у меня против вас никакой личной неприязни.
Я увидела, что Морис расслабился окончательно, как будто переключили рычажок «вампир – человек». А отец Грег, ссутулившись, подошел к окну.
– Простите меня, мистер Балантен, я наказан за гордыню. Вы во многом правы, и мне тоже приходилось видеть самые отвратительные людские пороки, скрытые за радужной улыбкой и приветливым лицом. Каждый раз такая встреча уносит годы жизни, когда осознаешь собственное бессилие. У меня есть книга, доставшаяся мне от предшественника: «Развитие концепции активного и избирательно воспринимающего субъекта». Она давно была написана в Англии неким Джейсоном Уолтом, но актуальна по сей день.
– Это я – автор, – перебил Морис, глумливо усмехнувшись.
– Невероятно! – отец Грег сразу оживился. – У меня еще при чтении возникла масса вопросов, зато теперь по отдельным главам я готов спорить сколько угодно.
Родители улыбнулись, а я засмеялась.
Морис, я подозревала в тебе еще и писательский талант. Только нынче держись, старый Грег разобьет тебя в пух и прах, если ты за прошедшее время не поменял своих взглядов!
Автор старого философского трактата обезоруживающе улыбнулся:
– Упомянутый труд был написан в тысяча восемьсот восемьдесят шестом году. Пожалуй, кое-что я бы пересмотрел. Когда вы сможете указать мне на мои ошибки, святой отец?
Как-то сразу, вдруг, в доме все ожило. Ушло взаимное недоверие. Мама поменяла скатерть и продолжила накрывать на стол, папа достал бокалы и бутылку вина. А я поняла, почему так неприязненно Морис встретил нашего гостя и так укоризненно смотрел на родителей: он решил, что его вновь предали. Как хорошо, что все так быстро разрешилось!
– Если вы позволите, я заеду завтра, – сказал священник. – Необходимы серьезные аргументы для такого спора, дабы не посрамить род человеческий. А сейчас все равно ничего не получится, ибо надвигается рыжий ураган по имени Реймонд.
С его последними словами распахнулась дверь, и я успела на лету перехватить сына, чтобы проверить чистоту его рук.
– Грег! Ну, мама, я вымыл руки в поилке для телят. У меня теперь есть настоящий папа! Он все на свете знает и умеет. И научит меня разным приемчикам, полицейские все здорово дерутся.
Малыш прижался щекой к руке Грега, потом забрался к Морису на колени. Тот провел носом по губам Рея и серьезно сказал:
– У телят сегодня будет отличный десерт. Ты ел клубничный пирог, мед и молоко.
Рей победоносно воскликнул:
– Я же говорил, папа все на свете знает!
Глаза отца Грега ласково прищурились, и веселые огоньки заплясали в них.
– Это последний аргумент, мистер Балантен, и лучшее ваше отражение.
Обед прошел мирно, вопреки неудачному началу, шумно, благодаря Реймонду, познавательно за счет эрудиции Мориса и моей любви поболтать в хорошей компании.
