— И вот еще что, сержант.
— Да, сэр?
— Приведите-ка себя в порядок, а? Поправьте галстук.
Джексон поднес было руку к горлу, но тотчас увидел, что все, находившиеся во дворе, улыбнулись той же улыбкой, которую он только что видел на лице Фэрроу. Инспектор повернулся и не спеша пошел прочь, размышляя: «Интересно, Джексон покраснел от смущения или то была вспышка гнева?»
Джексон выключил компьютер и откинулся в кресле. Он с трудом разогнул спину; было такое ощущение, будто на плечи кто-то давит. Он взглянул на часы и простонал. Пятнадцать минут двенадцатого. Он ведь сказал Дженис, что постарается быть дома к десяти. А она обещала, что к половине одиннадцатого на столе будет индейка с карри, а потом его ждет кое-что еще поострее.
Он вспомнил, как, услышав этим утром телефонный звонок в половине седьмого, заставивший его выскользнуть из-под одеяла, поцеловал ее, а она в ответ озорно улыбнулась. Он вспомнил теплоту ее мягкого тела, ее взъерошенные волосы, ее заспанный вид, вспомнил запах, исходивший от нее. А потом подумал об убитой женщине, о ее вспоротом животе, о том, что у нее исчезло лицо, о вони, которую источали ее разбросанные органы. Потянувшись к телефону, он ощутил твердую решимость. «Я доберусь до тебя, паршивый ублюдок», — пообещал он, набирая номер своего телефона.
— Алло? — сказала Дженис.
В ее голосе прозвучала то ли усталость, то ли осторожность.
— Любовь моя, это я. Прости, что я еще не дома. Последние два часа был просто завален бумажной работой в участке.
— Крис! — произнесла она, и на этот раз в ее голосе явно прозвучало облегчение, но она тут же взволнованно добавила: — Я уже начала беспокоиться.
— Знаю, любовь моя, прости меня. Совсем забыл посмотреть на часы. Я и не знал, что уже так поздно.
— Я слышала об этой бедной женщине в новостях. Это действительно так страшно?
Джексон знал: она не притворяется. Она на самом деле тревожится из-за того, с чем ему приходится иметь дело каждый день.
— Да, — тихо ответил он, — очень скверная история. Послушай, Джен, я постараюсь больше не задерживаться, ладно?
— Ладно. Я подогрею тебе ужин. Если ты еще не поел.
— Часов в одиннадцать утра съел булочку и выпил больше кофе, чем можно переварить.
— Ну разве это хорошо, — неодобрительно произнесла она. — У тебя и голос усталый.
— Да я просто выдохся, — сказал Джексон. Только сейчас он понял, что так и есть. — Целый день как в аду. А вот глядя на нашего инспектора, этого не скажешь.
— Он что, так и не делает свою работу?
— Пришел утром через час после того, как все уже были на месте, при этом вид у него был такой, точно его силком приволокли. Большую часть дня провел в пабе, ненадолго объявился на вскрытии и около шести отбыл домой.
Он постарался убедить себя в том, что не очень-то сильно преувеличивает.
— Тебе бы следовало написать на него рапорт, правда, Крис. Нечестно, что тебе приходится выполнять и его работу, и свою. Тебе и без того забот хватает.
— Ну да, — рассеянно произнес Джексон. — Да ладно, не думай об этом. До скорой.
С минуту он не убирал руку с трубки после того, как повесил ее, и думал о том, неужели он несправедлив по отношению к Фэрроу, и если так, то в какой степени? В представлении Джексона инспектор ведет расследование, спотыкаясь, точно во сне, но неужели ему и в самом деле не хватает настойчивости, упорства, желания, всего того, что для Джексона было обязательным в этой работе, или же он просто старше и мудрее и потому предпочитает более спокойный, более методичный подход? Может, проблемы Джексона с инспектором просто приписать конфликту между двумя людьми? Сержант знал, что в участке еще много хороших полицейских, особенно среди старой гвардии, представители которой поддерживают Фэрроу с его методами, не принимают неугомонности Джексона, видя в нем всего лишь выскочку, который во всем ищет свою выгоду, хотя у самого молоко на губах не обсохло.
И ведь дело не в том, что Джексон ненавидит старшего офицера или хочет от него избавиться ради собственной карьеры, как, наверное, думает Фэрроу, просто он до того неряшлив! Неужели он всегда был таким — одет неопрятно, на встречу всегда опаздывает, расхаживает с таким видом, будто ему на все наплевать? Может, просто дело сейчас такое серьезное, что обнаружились те недостатки Фэрроу, которые раньше он умело скрывал? И в самом деле, складывается такое впечатление, будто напряжение отнимает последние физические силы у этого человека, который старше Джексона еще и по возрасту. Вообще-то надо признать, что у Фэрроу лицо всегда было таким, будто он не выспался, а теперь еще и кожа посерела, покрылась пятнами, глаза налиты кровью, плечи ссутулились. Он и в самом деле выглядит каким-то разбитым, удрученным, что и неудивительно после пяти нераскрытых убийств и нескольких невыходов на службу менее чем за месяц. Лучше бы, пожалуй, отправить Фэрроу на пенсию, о чем в участке, кажется, уже кое-кто подумывает. А то еще умрет на работе.
Джексон перевел взгляд на доску происшествий, которая висела на дальней стене. Она занимала всю стену и была призвана вдохновлять его и коллег еще на большее усердие, она должна была мозолить им глаза, постоянно напоминать о том, что нужно поймать мерзавца, который превратил тихий мирный северный город в мрачную арену ужаса, враждебности и подозрительности. Джексону не верилось, что даже сейчас, даже после того, что произошло, даже после постоянных предупреждений полиции о том, чтобы молодые женщины не выходили одни по вечерам, находились еще такие, кто игнорировал этот совет. Есть еще, кажется, такие, у которых шоры на глазах. Они думают, что насильственная смерть происходит только с другими людьми, а ведь есть и такие, которые уверены, что ни один мужчина, пусть это будет даже маньяк, не сможет им диктовать, куда можно идти, а куда нет.
Джексон понимал это чувство, но не разделял его. Да вот вчера он обрушился на молодого полицейского, который сказал в раздевалке своему коллеге, что, по его мнению, любая женщина, разгуливающая вечером одна, заслуживает того, что с ней может случиться. Джексон прочитал молодому человеку целую лекцию о том, что именно таким, как он, и поручено сделать улицы безопасными, чтобы любой человек мог ходить по ним куда угодно в любое время, и если молодой человек не разделяет этого мнения, то он не своим делом занимается, черт побери! Но, по правде сказать, хотя Джексон и позаботился о том, чтобы его речь прозвучала убедительно, душу в свои слова он не вложил.
Он мог понять позицию молодого полицейского. У того было множество причин так считать, и одна из них — отчаяние. Этим объяснялся упадок морального духа, охвативший весь участок, точно простудная инфекция.
Пять женщин. Все молодые, красивые, все искромсаны на куски в тихих темных местах посреди ночи, при этом у них, кажется, даже не было возможности закричать или хоть что-то сделать в свою защиту. Их целлулоидные лица смотрели на Джексона с доски происшествий, а их застывшие улыбки, казалось, с каждым днем становятся все более издевательскими. Если убийца и уязвим — а местные и центральные газеты живо нарекли его «человеком-волком», — то эта уязвимость заключается в том, что его жажда крови, кажется, все растет. Промежутки между убийствами становятся все короче. Понятно, что, обезумев от своих желаний, он раньше или позже совершит ошибку. Но сколько еще женщин он убьет за это время?
