Предположим, сказал я, что человека тянет к преступлению, например, он каждый год совершает убийство!
Такие факты нам незнакомы, промолвил старик. В обществе, где нет наказания, которого хочется избежать, нет закона, который хочется обойти, за преступлением неизбежно следует раскаяние.
А более легкие случаи насилия? спросил я. Что вы предпринимаете против них? Ведь до сих пор мы с вами говорили о больших трагедиях, не так ли?
И Хаммонд ответил:
Если преступник не болен и не сумасшедший (в этих случаях он должен быть изолирован, пока не пройдет его болезнь или сумасшествие), ясно, что за проступком должны последовать горе и стыд. Если виновный этого не чувствует, окружающие вразумят его. И тогда всетаки последует некоторое искупление, по крайней мере в виде открытого признания и раскаяния. Казалось бы, легко произнести: 'Я прошу прощения, сосед'. Но иногда это очень трудно, и пусть так и будет.
Вы считаете, что этого достаточно? спросил я.
Да, сказал он, и это все, что мы можем сделать. Если бы мы стали терзать человека, мы обратили бы его раскаяние в озлобление, и стыд за свой проступок уступил бы место надежде отомстить нам за причиненное ему зло. Он будет считать, что искупил наказанием свой проступок и может идти и спокойно грешить вновь! Должны ли мы поступать так бессмысленно? Вспомните Христа: он сперва отменил законное наказание, а потом сказал: 'Иди и больше не греши'. А кроме того, в обществе равных людей вы не найдете ни одного, кто согласился бы исполнять роль палача или тюремщика, хотя многие готовы стать врачами и сестрами милосердия.
Значит, вы считаете, что преступление болезнь, лишь изредка вспыхивающая, и что для борьбы с ней не требуется особого органа юстиции.
Вот именно, ответил он, и, как я вам уже говорил, мы вообще народ здоровый и этой болезнью страдаем редко.
У вас нет ни гражданского права, ни уголовного, заметил я. Но, может быть, у вас существуют законы для торговли, чтобы какнибудь регулировать товарообмен. Ведь у вас, наверно, производятся расчеты, хотя и нет частной собственности?
У нас нет индивидуальных расчетов, объяснил старик. Вы сегодня уже имели случай в этом убедиться, когда вам понадобилось сделать покупки. Но, конечно, существуют правила, созданные обычаем и изменяющиеся согласно обстоятельствам. Так как эти правила введены по общему соглашению, никому и в голову не приходит их оспаривать. Мы не принимаем никаких мер для подкрепления этих постановлений и поэтому не называем их законами. В судебном процессе, все равно уголовном или гражданском, за приговором следует 'исполнение', и кто то должен от этого пострадать. Когда вы смотрите на судью, восседающего в своем кресле, вы можете видеть сквозь него, как если бы он был из стекла, стоящего за ним полисмена, готового вести жертву в тюрьму, и солдата, готового умертвить живого в настоящую минуту человека. Как вам кажется, приятно ли было бы при таких диких условиях бывать на рынке?
Очевидно, ответил я, рынок превратился бы в поле сражения, на котором множество людей могло бы пострадать, совсем как в бою от пуль и штыков. А из всего того, что я видел, напрашивается вывод, что у вас и крупная и мелкая торговля ведутся так, что представляют собой приятное занятие.
Вы правы, сосед! подтвердил Хаммонд. А впрочем, большинство людей у нас считали бы для себя несчастьем, если бы не могли заниматься изготовлением всевозможных предметов обихода, приобретающих в их руках внешнюю красоту. И так же много среди нас людей, которым нравится управлять домами. Им доставляет подлинное удовольствие быть организаторами и администраторами. Я подразумеваю людей, которые любят следить за порядком, заботиться о том, чтобы ничто не пропадало даром и все шло гладко. Такие люди счастливы своей деятельностью еще и потому, что соприкасаются с реальной действительностью, а не возятся со счетами, соображая, какие поборы можно еще урвать с тружеников, как это делали коммерсанты и приказчики прошлых времен. Ну, а о чем вы меня теперь спросите?
Глава XIII
О ПОЛИТИКЕ
Какова ваша политика? спросил я.
Я рад, ответил Хаммонд, что вы задали этот вопрос именно мне. Всякий другой потребовал бы, чтобы вы объяснили, что вы, собственно, хотите узнать, и вас самого засыпали бы вопросами. Мне кажется, я единственный человек в Англии, который понимает, о чем вы хотите спросить. И раз я это знаю, я вам отвечу очень кратко: с политикой дело у нас обстоит превосходно ее просто нет. И если вы когданибудь на основании нашего разговора напишете книгу, поместите это отдельной главой, взяв за образец книгу старого Хорребоу 'Змеи в Исландии'.{38}
Хорошо, согласился я.
Глава XIV
КАК ВЕДУТСЯ ДЕЛА
Мой следующий вопрос был:
Как складываются ваши взаимоотношения с иностранными государствами?
Я не стану притворяться, будто не понимаю, что вы имеете в виду, ответил Хаммонд. И сразу же скажу, что вся система соперничества и борьбы между нациями, которая играла такую огромную роль в жизни цивилизованного мира, исчезла навсегда вместе с социальным неравенством людей.
Не лишило ли это мир разнообразия красок? спросил я.
Почему же? возразил старик.
Ведь национальные различия стерлись, пояснил я.
Глупости, довольно резко ответил старик. Переправьтесь через Ламанш и посмотрите: вы найдете достаточно разнообразия. Пейзаж, здания, еда, развлечения все не такое, как у нас. Тамошние люди отличаются от наших внешностью, равно как обычаями и взглядами. Одежда граждан тоже более разнообразна, чем в капиталистическую эпоху. Как может способствовать разнообразию или устранить тусклое однообразие насильственное и неестественное объединение нескольких племен или даже народностей, часто плохо ладящих между собой? Потом этих людей называют нацией и начинают разжигать зависть к другим нациям и всякие нелепые предрассудки!
Да, это к хорошему не ведет, согласился я.
Конечно! обрадовался Хаммонд. И вы легко поймете, что теперь, когда мы свободны от этого безумия, само разнообразие расовых особенностей в мире делает народы полезными и приятными друг другу, и у них не возникает никакого намерения взаимного ограбления. Все мы стремимся к одному прожить жизнь с наибольшей пользой. И я должен сказать, что если и возникают ссоры и недоразумения, то редко между народами разных рас. Следовательно, в этих ссорах меньше безрассудства и их легче уладить.
Хорошо, сказал я. Ну, а политика, связанная с различием мнений в одном и том же обществе? Утверждаете ли вы, что такого различия нет?
Вовсе не утверждаю, сердито ответил он. Но
различие мнений по наиболее важным вопросам не вызывает у нас разделения людей на партии, постоянно враждующие между собой изза несходства взглядов на строение мира и мировой прогресс. Разве не это представляла собою политика?
Гм, я не совсем в этом уверен.
