разговора, но опять они посмотрели на него так, словно у него ширинка не застегнута, вот вечно они!…
– Язык попридержал бы, – проронил дед.
– А чего сразу язык-то, чего я сказал, дедуль? Мне-то откуда знать?
– Вот не знаешь, так и помалкивай!
– Шш-ч…
– А, ты еще шипеть на меня будешь?!
– Сандлер, охолони. Можешь ты его хоть на минуту в покое оставить? – вступилась за внука Вайда.
Сандлер открыл было рот объясниться, но, подумав, решил откусить лучше немного перчика.
– В любом случае чем меньше я слышу о девках Коузи, тем лучше я себя чувствую.
– Девках? – Роумен слегка опешил.
– Ну, про себя я их так именую. Чванливые, наглые мерзавки, которые смотрят на людей как на грязь под ногами, а причины у них для этого те же, что у кастрюли, что смотрит сверху вниз на сковороду.
– А со мной они запросто, – возразил Роумен. – Во всяком случае, которая тощенькая.
– Ага, – покосилась на него Вайда, – и ты веришь. Она платит, и это все, что тебе от них требуется – от той ли, от другой…
Роумен даже поперхнулся. Вот, теперь и она на него насела.
– А что ж вы тогда гоните меня работать на них, если они такие гадины?
– Гоним? – схватил себя за большой палец Сандлер.
– Ну, вы же сами меня туда послали.
– Вайда, щенка пора топить. Он добра от дерьма не отличает.
– Мы тебя к ним послали, потому что тебе нужна какая-нибудь работа, Роумен. Ты у нас четыре месяца и только теперь стал на человека похож, слегка хоть отъелся.
Роумену захотелось от обсуждения его недостатков перейти к слабостям нанимательниц, и он сказал:
– Мисс Кристина, кстати, каждый раз угощает меня чем-нибудь вкусненьким.
– Я не хочу, чтобы ты брал от нее еду.
– Вайда!
– Не хочу.
– Но это же только слухи.
– Слухи, но что-то больно уж правдоподобные. Да и той, другой, я доверять тоже не стала бы. Знаю, на что она способна.
– Вайда!
– А ты забыл? – У Вайды удивленно взлетели брови.
– Так ведь точно никто ж не знает.
– О чем? – заинтересовался Роумен.
– Да была когда-то дребедень одна… – пробормотал дед.
Вайда встала, подошла к холодильнику.
– Кто-то убил его, и это так же точно, как то, что я сижу здесь. У мужика все было в полном порядке.
На десерт ели консервированные дольки ананаса. Вайда разложила их по вазочкам, поставила перед каждым. Сандлер равнодушно откинулся на стуле. Вайда поймала его взгляд, но решила не реагировать. Она работала; он получал смешную пенсию бывшего охранника. Он, конечно, содержал дом в образцовом порядке, но от нее все-таки ожидалось, что, придя с работы, она каждый день должна готовить полноценный обед.
– У какого мужика? – спросил Роумен.
– У Билла Коузи, – отозвался Сандлер. – Когда-то он владел гостиницей и кучей всякой другой недвижимости, включая землю под этим домом.
Вайда покачала головой:
– Я видела его в день смерти. За завтраком здоров, к полднику помер.
– Ему следовало бы за многое ответить, Вайда.
– Вот за него кто-то и ответил: «Не будет полдника».
– Ты-то, конечно, готова старому распутнику все простить.
– Он нам платил хорошие деньги, Сандлер, и обучал, кстати. Вещам, которые я никогда в жизни бы не узнала, если бы мы по-прежнему ютились на болоте в лачуге на сваях. Ты знаешь, на что похожи были руки моей матери. Благодаря Биллу Коузи никому из нас не пришлось до конца жизни так надрываться.
– Не так уж было и плохо. Иногда я по тем временам даже скучаю.
– Скучаешь? По чему? По помойным бакам? По змеям?
– По зелени, по деревьям.
– Да ладно! – Вайда бросила ложку в вазочку с точно рассчитанной силой, чтобы она как следует звякнула.
– А помнишь летние грозы? – не обратив на это внимания, продолжил Сандлер. – Воздух какой перед…
– Подымайся, Роумен. – Вайда похлопала мальчишку по плечу. – Поможешь вымыть посуду.
– Я не доел еще, баушк.
– Нет, ты доел. Вставай.
Сердито фырча сквозь зубы, Роумен отодвинул стул и распрямился. Попытался поймать взгляд деда, но у того глаза смотрели куда-то внутрь.
– Луны, такой, как там, я нигде не видел, – еле слышно продолжал Сандлер. – От нее тянуло… – Но тут он справился с собой. – Впрочем, я не говорю, что хотел бы туда вернуться.
– Еще не хватало. – Вайда забрякала тарелками. – Чтобы туда вернуться, теперь нужны были бы жабры.
– А миссис Коузи говорит, там был настоящий рай. – Роумен пальцами полез за кубиком ананаса.
Вайда шлепнула его по руке.
– Там было гетто, плантация. А Билл Коузи нас оттуда вытащил.
– Да, вытащил – тех, кто ему был нужен, – нагнув голову, куда-то себе в плечо проговорил Сандлер.
– Ну, ты сказал, я слышала. Не пойму только, что бы это могло значить?
– Да ничего, Вайда. Ты говоришь святой, значит, святой.
– С тобой невозможно спорить.
Роумен накапал в горячую воду жидкого мыла. В теплом растворе приятно было болтать руками, хотя ссадины на костяшках пальцев щипало. Склонившись над раковиной, он почувствовал, что бок тоже побаливает, но от разговоров бабки с дедом о старинных днях делалось как-то получше. Не так страшно.
Мимо нужного дома она действительно не прошла, да и в остальном мужик с пакетом соли тоже не соврал: дом был красивый, солидный и своей остроконечной крышей над третьим этажом действительно напоминал собор. Ступени крыльца, из-за льда покатые и блестящие, взывали к осторожности: перил не было. Однако девушка, процокав каблуками по дорожке, без колебаний взлетела к дверям. Не обнаружив звонка, хотела постучать, но заметила справа от крыльца полоску света и замешкалась. Вновь спустилась по округлившимся ступеням, прошла вдоль кривой, образованной наполовину врытыми в землю бордюрными камнями, и, обнаружив освещенную из окна чугунную лестницу, зашагала по ней вниз. Вот окно, ага, за ним и дверь. И ветер здесь не достает. Внутри – то, что одни назвали бы меблировкой в сельском стиле, другие, скопищем хлама в подвале. Помедлила у окна; удалось разглядеть старую женщину за столом. На столе перед ней были дуршлаг, газеты и салатница. Девушка постучала в стекло и, когда женщина посмотрела вверх, улыбнулась. Та очень медленно поднялась и неожиданно резво засеменила к двери.
– Тебе чего? – Дверь отворилась ровно настолько, чтобы глянуть в щель. Одним серым глазом.
– Насчет работы, – сказала девушка. Изнутри потянуло чем-то связанным с морем.
– Тогда ты не по адресу, – сказала старуха, и дверь захлопнулась.
