иронической усмешкой.
— Простите, что огорчаю вас, — пожал плечами Билл. — Но они не догадались представиться.
Лантье улыбнулся и, наклонившись вперед, снова нажал на кнопку внутренней связи.
— Три-один-шесть-е-эн-же-девяносто три, — произнес он, держа перед собой клочок бумаги. — Проверьте и сообщите мне. Сделаете? — Он снова посмотрел на Билла. — Они, разумеется, угнали эту машину, но проверить не мешает. Курите? Нет? В Америке уже вывелись курильщики? — проговорил он, увидев по лицу Билла, что он отказывается. Вынул из пачки «Житана» мятую сигарету, закурил и, пуская клубы дыма под потолок, взмахом руки погасил спичку. — А я покурю. Ничего? — запоздало спросил Лантье. Он говорил и говорил, не давая Биллу вставить слово в ответ, и искоса поглядывал на него сквозь дымную завесу. — А теперь, господин Дюваль, почему бы вам не прекратить издеваться надо мной и не рассказать, как было на самом деле, ничего не скрывая?
Дым разъедал Биллу глаза, он зажмурился.
— Как я вам уже сказал по телефону, Ахмед Бенгана покончил жизнь самоубийством.
— Продолжайте. — Лантье не спускал с Билла глаз. Ни один мускул не дрогнул на его лице.
— Сиди Бей, отец Ахмеда, болен раком. Он при смерти. Возможно, протянет неделю-другую.
Лантье кивнул и глубоко затянулся.
— Все это вы мне подробно рассказали по телефону. Но при чем здесь вы? Какое
Билл внимательно посмотрел Лантье в лицо, попытался прочитать его мысли по глазам, сощуренным от дыма.
— Сколько времени вы можете мне уделить?
— Столько, сколько вам будет нужно, — не изменившись в лице, ответил полицейский.
И Билл рассказал ему всю историю в общих чертах. Когда он закончил, Лантье докуривал вторую сигарету. Он взял пепельницу и вытряхнул из нее окурки.
— Понимаю. Трогательная история, — произнес он без малейшей тени насмешки. — Я могу сказать, почему старик выбрал именно вас. Помимо всего прочего, большинство иммигрантов не имеют никаких друзей за пределами своей общины. Он подумал, что вам лучше, чем кому-либо другому, удастся установить контакт с людьми, знавшими его сына.
— Возможно, он не так уж далек от истины. А вы приняли бы меня, окажись я из их «общины»?
— Если бы я был, как вы — американцем, — улыбнулся Лантье, — я бы сослался на Пятую поправку к Конституции.
— По крайней мере я знаю, что имею дело с честным человеком, — рассмеялся и Билл. — Итак, все, что отец Ахмеда хочет от меня, — это чтобы я задержался здесь на день-два и выяснил, почему погиб его сын.
— Это не займет у вас много времени, господин Дюваль. Его сын умер оттого, что выбросился из окна, которое находится на высоте около ста метров от земли. — Он помолчал. — Это произошло на глазах надежного свидетеля. А если считать Кристиана Вадона, то и двух свидетелей.
Что-то в словах Лантье заставило Билла присмотреться к нему повнимательнее, но лицо полицейского было непроницаемо, и Билл успокоился.
— Я вовсе не это имею в виду, и вы меня прекрасно поняли. Сиди Бей Бенгана хочет знать причину. Что, а может быть, и кто довел его сына до этого.
Лантье понимающе кивнул, вскочил с кресла и, глубоко засунув руки в карманы поношенного джемпера, снова подошел к окну.
— «Кто-то» уж должен быть обязательно, — сказал он. — За время моей службы в полиции мне довелось расследовать около ста самоубийств. И хоть бы одна семья пожелала поверить, что их сын или дочь, муж или жена выбрали такой конец просто потому, что не могли больше сопротивляться трудностям. По-моему, люди считают подобную смерть позором для семьи. — Он отвернулся от окна. — Я лично не понимаю почему. А вы? Мне это кажется вполне приемлемым способом расправиться со всеми проблемами, а может быть, даже наоборот — избавить семью от позора. При условии, разумеется, что при этом акте больше никто не пострадает. — Он криво усмехнулся. — А то ведь и такое случилось однажды: чудак прыгнул с крыши собора Парижской богоматери и приземлился на парочку туристов. — Он тряхнул головой. — Вот почему там установили проволочную сетку.
— Может быть, заодно нужно было установить сетку вокруг резиденции Вадона, — пробормотал Билл.
Лантье как-то странно посмотрел на него, хотел что-то сказать, но промолчал.
— Послушайте, инспектор. Его отец хочет просто
— Вот как? — Лантье подошел к нему поближе. — А вам откуда это известно?
Билл пристально посмотрел на него, пытаясь отыскать в его глазах хоть намек на искреннее желание разобраться, которое он почувствовал в его ровной интонации, но все же ответил:
— Он звонил мне несколько раз.
— Когда?
— Незадолго до гибели.
— И что же он сказал?
— Он не смог связаться со мной лично, и его слова записались на автоответчик, — поколебавшись, ответил Билл.
— Так что же он сказал?
Билл смотрел Лантье прямо в глаза, он хотел убедиться, что полицейский действительно хочет помочь ему. И наконец произнес. Очень тихо.
— Он просил, чтобы я позвонил ему. Он нуждался в моей помощи. Ему было очень плохо.
— А вы не позвонили, — негромко проговорил Лантье, в его голосе не было упрека, глаза смотрели в упор на Билла, ловя каждое изменение в выражении его лица.
— Нет, — покачал головой Билл, и страшная боль пронзила его мозг, но он даже не поморщился.
Лицо Лантье оставалось какое-то мгновение спокойным, задумчивым. Потом он протянул руку и коснулся плеча Билла.
— Понимаю, — прошептал он, возвращаясь к своему креслу. — В этих телефонных сообщениях не было абсолютно никаких сведений о человеке, преследовавшем Бенгана? Даже имени не было названо?
— Ничего.
— Значит, у вас нет совершенно никакой зацепки. — И, не скрывая досады, Лантье плюхнулся в кресло.
— Ну ладно, а то, что он выбрал именно кабинет Вадона?
Лантье поднял руку, согнул пальцы и принялся внимательно рассматривать обломанные ногти. С особым вниманием исследовал ноготь большого пальца, поскоблил зазубрину, а потом просто отгрыз ее зубами. Прошло еще несколько секунд, и наконец он заговорил. Голос звучал монотонно, как у военнопленного, которого силой заставили читать пропагандистский текст.
— Штаб-квартира Кристиана Вадона находится на уровне небоскреба на Монпарнасе, в самом высоком здании парижского центра. Господину Бенгана трудно было сыскать лучшего места для своего замысла.
— Да что вы говорите, инспектор! В газетах пишут, что, если человек желает покончить с собой таким вот образом, ему вполне достаточно пятого этажа. Может быть, чуть выше, это уже дело вкуса, если только нет для этого особой причины, — нахмурившись, возразил Билл.
— Вы полагаете, что у вашего друга была какая-то особая причина?
— А вы — нет?
Лантье погрузился в размышления. По коридору тащили скандалистку, она неистово вопила, выражая свое возмущение. Когда крики затихли, Лантье негромко заговорил:
— Послушайте меня, мистер Дюваль. Я не хотел принимать вас, но все же согласился, отчасти из-за вашей настойчивости, отчасти потому, что вы разжалобили меня рассказами об отце Бенгана, о его состоянии. Но теперь я вижу, что вы злоупотребляете моим расположением к вам. Вы просите, чтобы я
