слегка ударил его по носу короткой, крытой кожей дубинкой.
Билл даже не почувствовал боли. Перед ветровым стеклом выросла темная прозрачная масса подножия вышки. Водитель, крепко держа руками руль, направил машину в открытые ворота периметрической ограды. Билл сел, выпрямился, его указательный палец показывал на вышку. Полицейский с руганью снова ударил его.
Билл словно и не заметил удара, он вскочил с места, протиснулся между полицейскими, сполз головой вниз, столкнул ноги водителя с педалей. Когда ему это удалось, он схватился за рулевое колесо, навалился на него и развернул машину, другой рукой до предела выжал педаль акселератора.
Шины пронзительно завизжали, машина рванулась вперед и врезалась в основание вышки.
Боевики шепотом договорились, что оба будут целиться в висок Брукнера. Речь премьер-министра прервал шквал аплодисментов.
— Давай!
И в этот момент вышка накренилась вперед, и их отшвырнуло на ограждение. В бешенстве они пытались удержаться и снова прицелиться; дергаясь и вибрируя, вышка установилась в вертикальное положение. Брукнер услышал скрежет металла и замолчал. Поколебавшись мгновение, он повернулся и побежал.
Отдававший приказание боевик вскочил на ноги, поднял автомат и взял на мушку человека, бежавшего под защиту своих телохранителей.
— За погибших в Газе! — громко крикнул он, нажал на курок, но в это мгновение вышка судорожно вздрогнула, как смертельно раненное животное. Автомат слабо кашлянул. В футе позади Брукнера от платформы отлетела белая щепка. Боевику не удалось выстрелить во второй раз: сооружение рухнуло.
Билл с трудом выбрался из-под рулевой колонки. Грудь водителя пронзило опорным шестом вышки, из его рта текла кровь. Полицейский, избивавший Билла незадолго до этого, корчился и вопил от боли, он тщетно пытался высвободить руку, застрявшую в проломе крыши. Билл переполз на заднее сиденье, ногами выбил стекло треснувшего окна и вывалился наружу.
Он протискивался сквозь искореженные опоры, доски, клубки кабеля, рассчитывая оказаться в толпе, среди людей, высказать им все — только бы не подстрелили как собаку, молил он Бога.
В темноте слышались голоса полицейских, пробиравшихся к машине. Неожиданно зажглись прожекторы, и он оказался в море света. Измученный, на грани обморока, он влез на освещенную платформу и теперь стоял там среди перевернутых кресел. Со всех сторон огороженной территории бежали люди, они запрыгивали на возвышение и снова бежали. К нему.
Едва держась на ногах, Билл сделал несколько шагов. Перед ним валялись разбитые лампы, искореженные металлические детали вышки. Он остановился и молча смотрел на тела разбившихся боевиков. Плотным полукольцом его окружили подбежавшие полицейские, их лица, освещенные искрами перебитого кабеля, который змеился вокруг ног Билла, казались голубыми.
Очень медленно Билл поднял глаза и оглядел эти окружавшие его лица. Заметив изумление в их взглядах, посмотрел на себя и чуть не рассмеялся: его одежда, вымазанная нечистотами, прилипла к телу, кровь смешалась с грязью. И лицо тоже, он знал, было покрыто, словно маской, коркой запекшейся крови и грязью.
Он медленно снял пиджак и вытер им лицо.
— Это он! Американец! Извращенец, который убил женщину! — Из толпы выскочил полицейский в форме и, потрясая кулаком, бросился на Билла.
— Стоять! — Глубокий, хорошо поставленный голос, в котором звучала властность.
Полицейский остановился как вкопанный, потом шагнул назад. Толпа расступилась, пропуская Вадона и Фабра, начальника полицейской разведывательной службы. По знаку Вадона Фабр остановился, и министр подошел к Биллу.
— Итак, господин Дюваль, — проговорил Вадон, — вы все знаете?
Билл кивнул, очень осторожно полез во внутренний карман грязного пиджака и достал оттуда сложенный вдвое коричневый конверт, совершенно мокрый и расползшийся. Он вынул из пачки одну фотографию и протянул ее Вадону.
Со странным, задумчивым выражением на лице министр взял фотографию и стал рассматривать ее. Несколько снимков Билл передал столпившимся вокруг полицейским. Министр, казалось, не слышал изумленного перешептывания в толпе. Он не отрываясь смотрел на фотографию, по которой барабанили капли дождя. Необыкновенная нежность разлилась по его лицу. Он медленно поднял глаза на Билла, по его щекам текли слезы, смешиваясь с каплями дождя.
— Я любил этого парня, мистер Дюваль, — на безупречном английском языке произнес он. — Вы представить себе не можете, как я любил его. — Под взглядами затаивших дыхание полицейских он сделал три шага вперед и, не выпуская из рук фотографии, нагнулся и поднял лежавший у его ног кабель. — А он, знаете ли, предал меня, — сказал он высоким, каким-то безжизненным голосом, — позволил Бухиле сделать эти фотографии. Вот почему имам и де Медем смогли использовать меня. — Он указал на двух боевиков, лежавших среди обломков. — Вот для этого! Они
— Нет, Вадон, — покачал головой Билл, глядя на министра. Жестокая боль исказила его лицо. Он наклонил голову, слезы закапали ему на ноги. — Это не Ахмед. Он даже не знал. Это
Вадон поднял голову, он смотрел на него, сквозь него и, казалось, ничего не слышал. До Билла дошло наконец: Вадон не мог понять ничего из того, что он говорил. Сломанная челюсть, разбитые, распухшие губы произносили нечто нечленораздельное. Вадон взглянул на кабель, зажатый в руке.
Билл попытался закричать, бросился к нему, но ноги его подкосились, и он упал.
Вадон, не меняясь в лице, открыл рот и затолкал искрящийся конец кабеля глубоко в горло.
Примечания
1
Oui — да (франц.).
2
Merde — черт (франц.).
3
ОРБ (CRS-Compagnies Republicaines de Securite) — отряды республиканской безопасности (франц.).
4
