Центрального округа. Полли и я вспомнили, что голосовали против него.
Техник Лео уложил Полли на кушетку, подключил свой аппарат и нащелкал больше снимков, чем делает многодетная японская семья при посещении Диснейленда, а затем все три профессора с серьезным видом склонились над распечатками, что-то тихонько бормоча друг другу, почти не разжимая тонких, плотно сжатых губ. Через десять минут они позвали Бореалиса.
Доктор скатал распечатки, сунул их под мышку и провел Полли и меня в свой кабинет — вполне симпатичный и хорошо пахнущий, не то что офис, который мы устроили в собачнике собственного дома. Бореалис выглядел взвинченным и будто виноватым. На висках выступил обильный пот, словно роса на мухоморе.
Доктор развернул снимки, и мы увидели, что нашребенок совершенно не похож на других детей. И дело было не только в несомненной сферичности — нет, настоящей неожиданностью был цвет кожи.
— Похоже на один из снимков Земли, сделанных астронавтом с лунной орбиты, — заметила Полли.
Бореалис кивнул.
— Здесь у нас, например, что-то вроде океана. А эта штуковина похожа на континент.
— А это что? — поинтересовался я, показывая на белую массу в нижней части сферы.
— Ледяная шапка на Южном полюсе, — ответил Бореалис. — Мы можем сделать процедуру в следующий вторник.
— Процедуру? — переспросила Полли.
Похоже, доктор ожидал этого неприятного разговора.
— Полли, Бен, все дело в том, что я бы не рекомендовал вам донашивать этот плод. И профессора в соседней комнате того же мнения.
В моем желудке забурлило.
— А я думала, результаты исследования нормальны, — изумилась Полли.
— Постарайтесь понять, — сказал Бореалис, — этот плод вряд ли можно назвать ребенком.
— Тогда как же вы называете ее? — спросила Полли.
Доктор скорчил гримасу.
— В настоящий момент… биосферой.
— Как?
— Биосферой.
Когда Полли сердится, она раздувает щеки, словно резиновая игрушка, или кобра, или древесная лягушка в брачный период.
— Вы намекаете на то, что мы не сможем о ней позаботиться, вы это хотите сказать? Разве мы плохо справились с другим нашим ребенком? Нашему мальчику присудили второй приз за проект на научно- технической выставке Центрального округа.
— «Организованный контроль над размножением непарного шелкопряда», — пояснил я.
На лице Бореалиса появилось совершенно откровенное неодобрение.
— Неужели вы действительно собираетесь рожать это образование?
— Угу, — подтвердила Полли.
— Но это же биосфера.
— Ну и что?
Лицо доктора, напоминавшее ангельский лик с картины Нормана Рокуэлла, сморщилось.
— Не выйдет. Она не сможет родиться естественным путем, — отрезал он, словно привел решающий аргумент.
— Тогда мы готовимся к кесареву, да? — не сдавалась Полли.
Бореалис всплеснул руками, словно имел дело с парочкой тупоголовых простаков. Люди думают, что если ты фермер — значит, деревенщина, хотя я, вероятно, взял в прокате больше видеокассет с фильмами Ингмара Бергмана, чем Бореалис, причем с субтитрами, а не дублированных, и информационный бюллетень «Назад к Земле», который мы издаем, намного интереснее и грамотнее, чем брошюры «Памятка беременным», которые нам постоянно совал доктор.
— Вот мой домашний телефон, — сказал он, нацарапав цифры на рецептурном бланке. — Если что- нибудь случится, сразу же звоните.
Тянулись дни. Полли все больше разносило, она становилась все круглее и круглее, и к декабрю стала такой огромной и круглой, что не могла уже ничего делать, разве что с трудом набирать на нашем «Макинтоше» рождественский выпуск бюллетеня «Назад к Земле», ходила по ферме вразвалку, как огромный дирижабль «Гинденбург» в поисках Нью-Джерси. И разумеется, мы не могли, как все будущие родители, радоваться, представляя новорожденного малыша в нашем доме. Всякий раз, когда я входил в комнату Зенобии и видел кроватку и столик для пеленания, картинку Коржика на стене, сердце мое стискивал железный обруч тоски. Мы часто плакали, Полли и я. Забирались в кровать, крепко обнимали друг друга и плакали.
И когда морозным мартовским утром начались родовые схватки, мы почувствовали даже что-то вроде облегчения. Голос у Бореалиса, снявшего трубку, был довольно очумелый — было три часа ночи, — но он мгновенно проснулся, явно обрадовавшись перспективе покончить наконец-то с этим вопиющим безобразием. Думаю, его устроил бы вариант мертворожденного младенца.
— Схватки — как часто?
— Через каждые пять минут, — сообщил я.
— Боже правый, так часто? Эта штуковина действительно уже продвигается.
— Мы не называем ее «штуковиной», — вежливо, но твердо поправил я.
К тому времени как я отвез Аса к моим родителям, схватки повторялись каждые четыре минуты. Полли уже начала дышать по Ламазу. Если не считать того, что на этот раз должно было быть кесарево и речь шла о биосфере, все происходило точно так же, как и тогда, когда у нас родился мальчик. Мы примчались в Мемориальную клинику Ваалсбурга; стояли в холле, где Полли, пока компьютер проверял номер нашей страховки, тяжело дышала, словно перегревшийся колли; поднимались на лифте в родильное отделение: Полли — в кресле-каталке, я, нервно переминаясь с ноги на ногу, сбоку от нее; переоделись в больничную одежду — белый халат для Полли, зеленый хирургический с такой же шапочкой — для меня. Пока все шло нормально.
Бореалис уже был в операционной, а с ним бригада в минимальном составе. Ассистент резкими чертами лица напоминал хищную птицу, на этом лице выделялся нос, такой острый и тонкий, что им можно было бы вскрывать письма. Анестезиолог был смуглым, смазливым латиносом, такие лица можно увидеть на упаковках презервативов. Операционная сестра оказалась нескладной молодой женщиной, усыпанной веснушками, с совиными глазами и с рыжими волосами, заплетенными в косички.
— Я предупредил всех, что мы ожидаем аномальный плод, — сказал Бореалис, кивая в сторону бригады.
— Мы не называем ее аномалией, — жестко поправил я доктора.
Меня поставили у изголовья Полли — она была в сознании, потому что анестезию сделали местную, обезболив все, что ниже диафрагмы — как раз то, что находилось за белой шторкой, а шторку используют, чтобы матери, которым делают кесарево сечение, не видели того, что с ними делают. Бореалис и его напарник приступили к работе. В сущности, это напоминало прокручивание назад записи процесса фарширования индейки: доктор сделал разрез и начал копаться внутри, а спустя несколько минут извлек предмет, напоминавший глобус компании «Ранд Макнелли», покрытый ванилиновой глазурью и оливковым маслом.
— Есть! — крикнул я Полли. Несмотря на то, что Зенобия не была обычным ребенком, во мне шевельнулось что-то вроде отцовского чувства, и я ощутил покалывание по всему телу. — Наш ребенок появился на свет! — воскликнул с придыханием я, и слезы покатились из глаз.
— Черт возьми! — воскликнул ассистирующий хирург.
— Господи! — вторил ему анестезиолог. — Господи Иисусе, Царю Небесный!
— Что за черт? — изумилась сестра. — Да это же мяч!
— Биосфера, — поправил Бореалис.
Громкий, хлюпающий, пронзительный крик наполнил комнату: наша маленькая Зенобия истошно
