Какая земля будет для него достаточно свята? Что, если это будет некогда проклятое место, гноящаяся язва грехов, в свое время сожженная огненным мечом Иеговы?
Да. Да!
Что ж, вперед. Вавилон, осажденный и разграбленный. Билли с Содроганием представил страшную картину. Он видел дым пожарищ, слышал стоны умирающих. Нет, какие-нибудь протестанты, эти сектанты- чистоплюи ни за что не справятся с подобной задачей. Сколько бы они ни вчитывались в Библию, сидя по воскресеньям на своих стертых скамеечках, они не увидят главного, ибо отказываются принять последнюю Книгу. В любой, самой крошечной уютной епископальной или методистской церкви хранится оно, Откровение Святого Иоанна. Но всуе покоится там это описание Апокалипсиса и смертоубийства. Писание о войске в кровавых латах, надвигающемся на Вавилон, о грешниках, ввергнутых в геенну огненную и смятых жерновами гнева Господня. Только соратники Билли готовы принять такой путь. О да, да…
Горе, горе тебе, великий город Вавилон, город крепкий! Ибо в один час пришел суд твой.
Направляя «Троицу» в открытое море, Билли в последний раз оглянулся на старый маяк. Как же ярко он сегодня горит!
Глава 2
Поскольку простое присутствие эмбриона доставляло Мюррею неизъяснимую радость, он решил установить прибор у себя в спальне, прямо на туалетном столике. Здесь же стояла фотография: они с папой на карусели, давно уже разобранной, на фоне Железного пирса. Каждый вечер, возвратившись из «Фоторамы», Мюррей подбегал к туалетному столику с энтузиазмом двенадцатилетнего мальчишки, спешащего из школы к любимой игрушечной железной дороге.
Наблюдая, как его малышка развивается в искусственной стеклянной утробе, Мюррей испытывал чувство некой запретности, вторжения в нечто сугубо интимное. Но разве отцовство само по себе не является вторжением? Вот он и смотрел, упиваясь сопричастностью к великому таинству.
В «Эволюции в действии» Стивена Ламберта Мюррей вычитал, что онтогенез не является точным воспроизведением филогенеза, то есть в развитии плода полного внешнего сходства со взрослыми особями других типов не наблюдается, тем не менее его малышка не была лишена чувства «исторической преемственности». Жаль, папы не было с ними. «Глядите, — сказал бы Фил Кац, — глядите, как растет наша маленькая озорница. Вот она как рыбка. А вот уже на черепаху похожа. А теперь пора бы ей уже… Я был прав, Мюррей, человекообразная обезьянка! Эй, да она уже вертится, как заправский диск-жокей. Какова следующая стадия? Надо полагать, неандерталец? Оп, точно по графику. А что мы сейчас имеем? Ну да, студента-неуча. А вот, Мюр, мы и до адвоката дотянули. Она не теряет времени даром. А сейчас? Я прав? Да, дело сделано. Она созрела. Теперь она настоящая маленькая еврейская девочка».
К несчастью, старый маяк, сооружение незаурядное, представлял собой предмет неизбывного интереса малолетних бездельников из поселка и взрослых зевак из расположенного неподалеку яхт-клуба. Обслуживая клиентов в «Фотораме» или отправляясь в магазин за очередным замороженным обедом, то есть всякий раз, как он уходил из дому, Мюррей терзался страхами: воображение рисовало туповатые лица грабителей, заглядывающих в окно спальни и замышляющих украсть странный прибор, стоящий на столе.
Он решил, что его девочка будет в большей безопасности, если перенести ее в прачечную. Однажды морозным февральским утром Мюррей отправился в «Детский мир» и выложил 150 долларов за детскую кроватку, укомплектованную насадкой-качалкой из цельного куска дерева, шведской подвесной погремушкой из пластмассовых гусят, да еще с самым длинным гарантийным сроком в придачу. Дома Мюррей собрал колыбельку, подвесил, как и полагается, погремушку, поставил прибор на матрац, а затем все вместе придвинул к стене между стиральной машиной и сушкой. Так-то лучше. И правильнее. Теперь его малышка будет расти в скрытом от посторонних глаз влажном мирке, согреваемом тропическим ветром злектросушки.
Случилось так, что в тот самый день, когда Мюррей переставил прибор, на дороге, ведущей к «Оку Ангела», появилась Джорджина Спаркс с армейским рюкзаком за плечами и в длинной желтой футболке с надписью «Мужчинам остается завидовать». Забавно переваливаясь с ноги на ногу, она опиралась на ржавый, видавший виды велосипед. Мюррей не сразу узнал ее и, лишь обратив внимание на живот, который она несла перед собой так же осторожно, как он нес только что камеру эктогенеза, вспомнил приветливую лесбиянку из Института Сохранения.
— Видите, — сказала она, гордо выпячивая оккупированное чрево, — получилось. Уже пять месяцев. Еще четыре, и плюх — у меня свой собственный биолог-маринист.
— Прекрасно выглядите, — не скрывая восхищения, отметил Мюррей.
И не соврал: вот что значит второй триместр, сделавший ее фигуру выразительной, а формы — зрелыми.
— Так вы меня не обманули, вы и впрямь здесь всем заправляете. — Джорджина повернулась к башне, всколыхнув свою иссиня-черную гриву. — Какие фаллические формы. А можно посмотреть, как вы его зажигаете?
— Я зажигаю маяк лишь в память о кораблекрушениях.
— Сегодня мы разожжем его в память о крушении Института Сохранения. И знаете, что я вам скажу? Определенно его подорвали эти ненормальные неоапокалиптики. Ого, да у вас тут собственный океан!
Мюррей рассеянно шел за Джорджиной, которая вела велосипед мимо башни все дальше к краю обрыва.
— Вот что значит судьба, — продолжала она. — Отложи я свой визит всего на день — и оплодотворившее меня семя рассеялось бы где-нибудь над Южным Джерси. И у меня уже никогда не было бы именно этого ребеночка. Есть над чем задуматься, правда? Например, как вышло так, что ты тот, кто ты есть, а не какой-нибудь, скажем, простофиля, погибший во время франко-прусской войны?
До Мюррея вдруг дошло. Он схватил велосипед за седло, рывком остановив Джорджину.
— Кто-то взорвал Институт?
Она сняла рюкзак и вынула из него потертую газетную вырезку.
— Похоже, вы не из тех, кто следит за новостями. Вот… «Банку спермы раскололи!» — так называлась заметка.
«Лонг-порт, Нью-Джерси, — читал Мюррей. — Согласно отчету полиции с помощью самодельной бомбы здесь был подорван банк спермы. Во время взрыва погиб сорокалетний гидробиолог и были уничтожены…» Мюррей задохнулся.
Безумие какое-то. Неужели взрыв был задуман, чтобы уничтожить его эмбрион?
Он вернулся к заметке. Основное подозрение падало на Первую Церковь Откровения Святого Иоанна Оушен-Сити, но до обвинения вряд ли дойдет. Дело против демонстрантов будет скорее всего проиграно. Дальше шло интервью Габриэля Фростига, возносившего хвалу университету Пенсильвании за то, что они предоставили Институту новое помещение. Затем он сокрушался, что во время взрыва взлетело на воздух ценное достижение науки — единственный в мире аналог матки.
«Взлетело на воздух». Хорошие новости, отметил про себя Мюррей. Пять месяцев назад он осознанно стал преступником, укравшим стеклянную матку, а теперь — снова обычный книжный червь. Только и всего, что полюбил запирать свою прачечную. Можно не сходить с ума от страха. Он жив, и никто ни в чем его не заподозрит. Только вот радоваться все равно не приходится. «Банку спермы раскололи». Кто-то охотится за его малышкой.
Да нет, глупости. Самолюбивый параноидальный бред.
Что там еще пишут?.. Мюррея захлестнула волна возмущения. Погибший биолог, о котором шла речь в первом абзаце, оказался Маркусом Бассом. Мюррей перечитывал снова и снова. Да, Маркус Басе, носивший в бумажнике фотографии своих четверых мальчишек, умевших классно плавать.
— Поужинаете со мной? — охрипшим вдруг голосом спросил Мюррей. Стоило ли говорить Джорджине, что отец ее еще не родившегося малыша погиб?
— А?
