уже без всякого страха и паники. Его обожали все.
«Мастеру Джеки котеночков принес. Надо ж так, белый и серый!»
«Здравствуй, молодой хозяин! Землянички съешь, это самая распрекрасная ягода!»
«Маленький брауни! А вот носочки для маленького брауни!»
Вероника улыбалась сквозь слезы, видя, как серьезно играет малыш в шахматы с Диком-мельником, как встает (правда, не со стула, а НА стул) при появлении в столовой бабушки Веры и нянюшки Нэн…
Он растет, малыш Джеки, он учится у своего отца, но Веронике не суждено увидеть результатов этого обучения. Вероника собирается уезжать.
В конце концов, она нашла единственно правильный выход. Она уедет потихоньку, не прощаясь. Так будет лучше. Джеки может испугаться ее слез, а слезы будут, обязательно будут.
Вероника собралась уезжать.
В этот день она места себе не находила. Вроде, и решено все, и осталось только собрать сумку, а Вероника чувствовала себя так, словно на вечер была назначена ее казнь.
Немудрено, что голова у нее разболелась. Она извинилась посреди ужина и опрометью кинулась в свою комнату. Так, вещи…
Когда она выгребала белье с полки, на пол упал пухлый конверт. Это были бумаги, собранные в доме Марго перед отъездом. Просмотрев их, Вероника собралась оставить все для Джона, но в этот миг наткнулась на тонкую книжицу, исписанную мелким убористым почерком. Дневник Маргарет Картер.
Вероника передернула плечами. Нехорошо читать чужие письма… Дневники тем более. Но иначе ей никогда не узнать, что за человек лорд Февершем младший. Был…
Она уселась прямо на пол и открыла дневник своей сестры.
«…Я его трахнула, как по нотам. Он был уверен, что я девица, страшно извинялся и балдел, а теперь-то я с него не слезу…»
«…Какие зануды мужики! Таблетки, таблетки, пила ли ты таблетки… Нет, Джонни-бой, ЭТИ таблетки я не пила…»
«…Черт, залет сейчас некстати, совершенно некстати, но и на аборт денег нет. Придется попросить Джонни-боя…»
«…Ну надо же, этот лорд — вообще чума! Запретил даже думать об аборте. А чего о нем думать, его делать надо…»
«…Давно не писала, а теперь уже западло — я леди, блин, Февершем. И живу в шикарном захолустье со всеми удобствами. На тридцать миль вокруг один ночной клуб, да и тот — местная забегаловка для старперов…»
«…Странно, такой маленький, красненький, а орет — мало не покажется. Сегодня меня вдруг пробило на него. МОЙ СЫН. Умереть — не встать…»
«…Надоело, надоело это поместье долбаное, малахольная леди с граблями, сучка Кэролайн, мой муженек с его фамильной гордостью! Ведьма на кухне, сдохнуть можно! Вот я и сдохну. Надо уезжать к чертям, у меня уже крышу прет в сторону заката…»
«…Я решилась. Завтра у хренолорда совещание с его свинопасами, или чем он там занимается, а я возьму детеныша и уеду. Просто уеду — и все. Не могу все это видеть, мне осточертели их постные рожи, их долбаная вежливость, их плохо скрытое презрение, их чертова жалость! Я уеду тихо, и никто нас с детенышем не найдет…»
«…Давно не писала. И сейчас неохота. Была у врача…»
«…Как он орет! Придется нанять кого-нибудь, в одиночестве ему плохо. Да и с такой мамашей тоже нелегко. Завтра пойду на анализы…»
«…Ужасно глупо — идти по улице, покупать сигареты, тряпки, косметику — и знать, что из всего этого используешь до конца только сигареты. Доктор сказал, пара месяцев, а резать там уже бесполезно, проще перерезать горло…»
«…Сегодня написала Ви. Она зануда, но добрая, и Джеку с ней будет всяко лучше, чем со мной…»
«…Главное, он еще маленький, забудет, привыкнет к Ви, а уж она его вырастит. Забавно, я волнуюсь о маленьком детеныше Джонни-боя, как будто что-то можно изменить…»
«…Я виновата, но пусть об этом будем знать только я, добрый Боженька и мой черт-хранитель, потому что ангелов для таких, как я, при раздаче явно не хватило…»
«…Мне сказали, что последние недели полторы придется провести в больнице. Химия снимет боли, ха-ха! Я знаю средство получше…»
«…Сегодня придет новая няня. Джек, малыш, когда-нибудь твоя тетка наверняка тебе расскажет обо мне. Вообще-то Ви никогда не была врединой, так что я могу рассчитывать на снисхождение…»
«…Простите меня…»
Вероника вскинула голову, ослепшая от слез. Оказывается, Джон ошеломленно наблюдал за нею. Откуда он взялся в комнате, она понятия не имела, но это было и неважно.
Марго, бедная, бедная, непутевая Марго! Всегда огонь и вихрь, победительница, актриса, красавица…
Она прожила короткую и ужасно изломанную жизнь, причинила боль и страдание огромному количеству близких людей, грешила и предавалась самым откровенным порокам, но Вероника увидела в бисерных строчках не только это.
На нее со страниц маленького дневника смотрела насмешливая зеленоглазая девочка с золотистыми косами. Дикая, сильная, неуправляемая, грубоватая…
Однажды в приюте Веронику избили старшие девочки. Она была слишком толстой и носила очки, ну а дерутся девочки куда страшнее, чем мальчики.
Вконец отупев от боли, Вероника съежилась на вонючем кафеле туалета, а старшие девочки стали самозабвенно пинать ее ногами. Она только скулила, словно издыхающий от побоев щенок, она была готова вылизать тяжелые ботинки своих мучительниц, лишь бы они прекратить пытку…
А потом был розблеск молнии, зелено-золотой вихрь, ворвавшийся между Вероникой и мучительницами. Высокая, худая девчонка с зелеными глазищами в пол-лица приняла бой за Веронику, не задумавшись ни на минуту, не усомнившись ни на миг. И Веронике пришлось встать рядом. Спина к спине.
Конечно, их обеих отлупили до полусмерти. Конечно, потом их заперли в карцер. Но и там зеленоглазая девчонка не сломалась. Она бродила по холодной камере и волочила за собой полубесчувственную Веронику, иногда награждая ее тычками и пинками, чтобы та не замерзла окончательно. Дикая кошка Мардж.
Именно она, отчаянно сквернословя и залихватски куря припрятанный кем-то бычок, научила Веронику единственному, что знала и умела сама.
«Я никогда не позволю кому-то распоряжаться моей жизнью! Никому! Я сама! Сама!!!»
Она и ушла сама, Марго Картер. И наверняка ухмыльнулась самой наглой из своих улыбок в лицо раку и смерти, а потом смело вонзила шприц в вену, намеренно не выпустив лишний воздух из стеклянного цилиндрика…
Она была редкой врушкой, Марго, но дралась всегда до конца. И никогда не сдавалась.
Вероника вытерла слезы и протянула Джону дневник. Он взял его, поколебавшись всего секунду…
Через час он поднял голову и задумчиво взглянул в окно, за которым бушевала душная ночь цвета глаз Вероники Картер.
— Да… Как жаль, Маргарет… как жаль!
Вероника тихо откликнулась:
— Она не была злой, Джон. Вернее, была, но не так… Я не могу объяснить…
— Не надо. Я понял. А что здесь, собственно, происходит?
— Ничего. Я уезжаю.
— А Джеки? Мама? Нэн?
