— Будет хуже!
— О, посмотрим! — безразлично откликнулась Нэнси. И они оба расхохотались, поскольку джип попал в глубокую выбоину. — Накаркали! — выкрикнула пассажирка, вновь обретя дыхание, когда джип выехал на ровное место.
Когда представилась возможность, Нэнси исподтишка стала наблюдать за спутником. Ей хотелось в нем разобраться. С его загорелого лица не сходила теплая улыбка. Ему здесь хорошо, подумала женщина, в этой глуши он чувствует себя как рыба в воде.
Подумав, что разгадка этого человека, возможно, кроется в окружающей его среде, Нэнси стала внимательно осматривать окрестности. Да, здесь были настоящие тропическое заросли, настолько дремучие и неосвоенные, что даже становилось не по себе. Филипп же вел машину уверенно, ловко маневрируя. Вне сомнений, он чувствует себя в своей тарелке, полностью владея ситуацией. Это его стихия — волнующая, экзотическая, полная романтики. На земле лежат упавшие с высоченных пальм кокосовые орехи. Тут же бесконечные ряды бамбука, а с огромных деревьев свисают густые лианы. Не хватает только Тарзана.
— Красное дерево! — стараясь перекричать шум мотора, пояснил Филипп, когда они начали взбираться на крутую гору. — А это — хлебное дерево!
Нэнси улыбнулась и кивнула. И тут же вскрикнула от восторга — они пересекли горный хребет и ехали вдоль настоящего ковра из каких-то цветов, алых как пламя. От этого пламени вся земля вокруг будто горела. Нэнси подняла глаза и увидела такое высоченное дерево, что, казалось, оно своими броскими соцветиями упирается прямо в небо.
— Пламенное дерево! — Филипп улыбнулся. — Мы их используем для разграничения территории.
— Это куда лучше, чем табличка «Прохода нет!» — рассмеялась женщина.
— Вам здесь явно нравится, — удовлетворенно констатировал Филипп.
— Райский уголок, — подтвердила Нэнси.
Ей здесь было очень хорошо, несмотря на то, что большую часть жизни она провела в больших городах. И тем не менее она ничуть не сомневалась, что, как и Филипп, могла бы прекрасно жить в этих местах.
Нэнси охватило какое-то нервное возбуждение. А, может, это и есть ее настоящий дом? Возможно, предки ее приехали сюда из Англии, как предположил мистер Редфилд. И семья ее действительно когда-то жила в Кингстоне. Именно поэтому она чувствует себя здесь так хорошо…
— О, Филипп! — выдохнула англичанка, переполненная уверенностью, что день сулит ей только радость.
Глаза спутника горячо сверкнули, выражая жажду эмоционального общения.
И эта жажда была сродни ощущениям Нэнси. Она не испугалась, а, наоборот, потянулась к мужчине с небывалой до этого силой. Этому человеку, видно, тоже известно, что такое глубокая тоска. В нескрывающих боли глазах Филиппа можно было прочитать, что ему ведомы страдания, возможно, такие же тяжкие, как и ее собственные. Все эти резкие линии вокруг рта, эта его ярость, его отношения с отцом — все говорило о том, что человек вынес немало обид и в общем-то несчастлив. Нэнси охватила волна сочувствия, и она нерешительно улыбнулась.
— Мы сейчас недалеко от моей плантации, она называется «Монтего-Ривер». Видите посадки бананов? — продолжил разговор Филипп. — Это уже моя земля.
Англичанка вежливо повернула голову. За окном автомобиля замелькали огромные банановые Листья, по форме похожие на лопасти гребного винта.
— Здесь изумительная природа, — со вздохом умиротворения сказала Нэнси. — Любой человек, окруженный такой красотой, должен чувствовать себя самым счастливым на свете.
— А вам этого ужасно хочется, — поддел Филипп.
— Ведь я права, верно? — засмеялась женщина.
— «Голубая лагуна» — это любимая приманка моего отца, которой он завлекает простофиль.
В голосе Филиппа звучала такая горечь, что Нэнси невольно взглянула на собеседника с любопытством.
— А у вас есть братья или сестры?
— Нет.
— Значит, когда-нибудь это все будет принадлежать вам?
— Сомневаюсь, — пожал плечами Филипп. — Вы видите вокруг бананов большие синие пластиковые мешки?
Нэнси глубоко вздохнула. Похоже, молодому Клементе после смерти отца поместье в наследство не достанется. Совершенно очевидно, что говорить на эту тему он не собирается. А жаль, что помирить этих двух людей просто не в ее силах. И она спросила Филиппа именно то, что он от нее ожидал:
— Для чего они, эти мешки? Как заноза в глазу!
— Уж лучше эти мешки, чем потерять весь урожай, который сожрут древесные крысы или же птицы, — пояснил он. — Кроме того, они предохраняют от повреждения нежную кожицу у молодых плодов. Когда случаются сильные ветры или ураганы, сухие листья могут разрушить кожуру фруктов и их уже нельзя будет продать.
— Так для чего же мешки синего цвета? — не выдержала Нэнси.
Филипп снисходительно улыбнулся.
— Синий цвет смягчает инфракрасные солнечные лучи, благодаря чему плоды хорошо созревают.
— О, это все куда проще, чем я думала, — проговорила англичанка.
— А так в жизни всегда и бывает! — довольно сухо заметил Филипп. Однако на его лице по-прежнему была мягкая улыбка — мужчине явно нравилось смотреть на бесконечные ряды пальмообразных растений.
— Вы очень любите эти края, да? Глядя на свои владения, вы все время улыбаетесь. — Нэнси почему-то растрогало, что человек так гордится своим поместьем.
— Да, я эту землю люблю, — не без гордости сказал Филипп.
Нэнси была уверена, что дом ди Клементе построен в традиционном колониальном стиле, и очень удивилась, когда спутник указал на белый каменный коттедж городского типа под зеленой черепицей. Он возвышался на крутой горе, откуда открывался вид на море. В заливе стояла на якоре яхта Филиппа.
— Это мой дом. Он принадлежал брату моего отца. Отличный был человек! Умер десять лет назад. У дяди не было ни жены, ни детей, и он завещал все мне.
Наверняка ситуация сложная, принимая во внимание враждебные отношения между отцом и сыном, подумала Нэнси и поинтересовалась:
— Вероятно, ваши предки — французы?
— Угадали. Семейство ди Клементе в незапамятные времена перебралось из Франции в колонию на острове Мартиника. А позже, породнившись с английским лордом, переселилось на Ямайку. С тех пор мы всегда владели плантациями. Земля — наша жизнь.
— Вы сказали, что живете с тетей. А ваша мама?..
— Моя мать сбежала. — Филипп устремил взгляд в сторону залива.
Нэнси вся превратилась в слух.
— О, извините, — сказала она, потрясенная ответом. — Сколько же вам было тогда лет?
— Шесть. Мать была полностью подвластна моему отцу. Я о ней помню лишь то, что она была женщиной запуганной и нервной и никогда не покидала стен дома.
Значит, мать его оставила. Наверное, смириться с этим ему было очень трудно. Нэнси накрыла ладонью руку Филиппа, крепко сжимавшую руль.
— Мне очень жаль. — Нэнси едва удержалась, чтобы не произнести вслух: как же могла мать бросить свое дитя? Эти слова могли причинить человеку боль, разбередить старые раны. Женщина сочувственно погладила руку Филиппа. — Странно, как у нее хватило мужества… — пробормотала она.
— Мать пошла на этот шаг от отчаяния, — эхом отозвался Филипп.
— Пожалуйста, не надо больше об этом, — взмолилась Нэнси, не желая слышать о чужих семейных драмах — сыта по горло своей.
— Вам следует это знать, — сурово сказал Филипп.
— Зачем? Это никак не связано с целью моего приезда сюда. — Нэнси почувствовала себя
