Наверное, он что-то надорвал себе внутри… Я поинтересовался, могу ли чем-нибудь помочь. Впрочем, я и сам осознавал бесполезность своего вопроса, поскольку видел: человек этот уже отрешился от нашего мира, ему ни до чего нет дела. К моему удивлению, Кочегар Дэвис попросил принести что-нибудь почитать. Это не укладывалось у меня в голове: человек на пороге смерти интересуется детективами! Или он не понимает, что умирает?
Как бы то ни было, а я отправился в кладовую и выбрал для него несколько развлекательных романов в ярких обложках. Я сознательно взял не одну, а три книги. Наверное, таким образом я выражал свое несогласие с самим фактом близкой смерти. Мне хотелось доказать себе, Дэвису и всем окружающим: он проживет еще достаточно долго, чтобы прочесть эти книжки. Вернувшись в лазарет, я увидел, что он лежит, устремив взгляд в иллюминатор. Его сильные загрубелые пальцы бессознательно сжимали край одеяла, а темные глаза были прикованы к далеким зеленым холмам в обрамлении оконной рамы.
Кто-то поставил рядом с ним чашку сладкого заварного крема, но лакомство стояло нетронутым.
Мне кажется, в глубине души Кочегар Дэвис понимал, что более не принадлежит к военно-морскому флоту, а потому неосознанно тянулся ко мне как к единственному гражданскому лицу на корабле. Все остальные — даже корабельный священник — стали для него чужими и неприятными людьми. К тому же, со мной он мог поговорить о родном Кардиффе.
Когда я вошел в каюту, он перевел на меня потухший взгляд своих темных глаз и сказал: если бы только они ненадолго остановили деррик-кран… он, наверное, смог бы чуток поспать.
— Слышите? — спросил он слабым голосом.
Я прислушался и действительно уловил, как на верхней палубе то включался, то выключался подъемный ворот.
— Господи, но почему вы раньше не сказали, что он вам мешает?
Дэвис ничего не ответил. Наверное, ему даже в голову не приходило, что кто-то может ради него отключить деррик-кран.
— Сейчас поговорю с хирургом, — пообещал я.
В знак благодарности он лишь вяло пошевелил рукой.
Корабельного врача я отыскал в лаборатории, он стоял, пристально разглядывая один из своих пузырьков.
Я передал ему просьбу насчет деррик-крана.
— Я сейчас же распоряжусь, чтобы его остановили, — сказал он. — Но почему он сам меня не попросил?
— Наверное, не хотел беспокоить. Вы, конечно же, знаете, что Кочегар Дэвис умирает?
— Почему вы так считаете? — удивился хирург.
— Просто чувствую. Знаете, у таких людей лица какие-то серые, словно присыпанные пеплом…
Встревоженный врач сразу же отправился в лазарет.
Я видел, как он, нахмурившись, изучает температурный лист Дэвиса. Затем он склонился к больному и принялся о чем-то расспрашивать.
По возвращении хирург вынужден был признать:
— Вы правы, Дэвис не слишком хорошо выглядит.
А ведь пару дней назад казалось, что он выкарабкается.
И вот поди ж ты… Ясно, что в таком состоянии его нельзя выпускать в море. Сегодня же вечером отправлю больного в плавучий госпиталь. Может, там ему помогут. Хотя, честно говоря, сомневаюсь… По- моему, он совсем плох.
После обеда я решил сойти на берег и прогуляться до ближайших холмов. Путь мой пролегал среди обширных виноградников, и в одном месте до меня донеслось пение.
Два голоса — мужской и женский — исполняли одну из тех незамысловатых любовных песенок, которые так любят распевать в южных деревнях. Ну, вы знаете: мужчина расхваливает лицо, грудь, бедра своей возлюбленной. Затем он умолкает, дожидаясь ответа девушки.
Песня текла своим чередом под аккомпанемент стука мотыг, которыми трудолюбивая парочка дробила сухую средиземноморскую землю. Я же никак не мог отрешиться от мыслей о Кочегаре Дэвисе. Да простят меня герои Ютландского сражения, но мне кажется, что неожиданная смерть в бою не так ужасна, как это медленное умирание в идиллических декорациях чужеземного рая.
Обидно, наверное, вот так уходить из жизни: солнечным днем, в далеких краях, за тысячи миль от родного Южного Уэльса. Ах, если бы только с ним рядом оказалась любимая женщина, думалось мне. Возможно, присутствие той самой неизвестной Энни могло бы скрасить последние минуты умирающего. Странно, однако, что смерть одного-единственного человека на борту военного корабля — изначально предназначенного для убийства людей — произвела на меня столь тягостное впечатление.
Странно и нелогично!
Я попытался отвлечься от этих мрачных мыслей. Принялся размышлять о невидимых балеарских певцах, чьи голоса все еще доносились из-за поворота. Какие они?
Молодые или уже зрелые, красивые или не очень… Как они живут? Что их связывает? Постепенно мне удалось восстановить душевное равновесие. Только тогда я смог в полной мере насладиться мягким средиземноморским пейзажем, который сочетал в себе округлые зеленые холмы, ласковое море и голубое безоблачное небо. Я набрел на очаровательную маленькую бухточку. Вода в ней была настолько прозрачной, что позволяла рассмотреть дно во всех деталях (включая даже камни, лежавшие в десятках ярдов от берега). Я растянулся на ослепительно-белом песочке и блаженно закрыл глаза. Солнце припекало, в воздухе витал густой аромат розмарина. Я стал мечтать о глотке доброго испанского вина — того самого, что хранилось в таинственных недрах отеля «Мирамар».
Затем мои мысли перескочили на горничную по имени Франческа, чьими усилиями живописные запыленные бутылки ежедневно появлялись на нашем обеденном столе. Я вспомнил ее шерстяные чулки и нелепые войлочные шлепанцы — эти детали старушечьего одеяния, которые резко контрастировали с изысканным, словно вырезанным из слоновой кости, овалом лица и роскошными черными волосами. Эта женщина напоминала мне черную пантеру, которая лишь притворяется безобидной домашней кошкой. Забавно было наблюдать, как Франческа управляется с подвыпившими английскими матросами: все их незатейливые шуточки разбивались об ее угрюмое, бесстрастное молчание. Видит Бог, эта непредсказуемая темнолицая женщина умела поставить на место любого мужчину!
Солнце клонилось к закату, когда я наконец спустился с холмов. У причала уже покачивалась корабельная шлюпка. Я поспешно присоединился к компании морских офицеров, возвращавшихся на корабль. Загрузившись в шлюпку, мы двинулись вглубь залива — туда, где выстроилась английская эскадра. Звуки вечернего горна застали нас на полпути, и мы увидели, как поползли вниз корабельные гюйсы. В соответствии с военно-морским уставом мы заглушили мотор и на несколько секунд вытянулись по стойке «смирно». После этого плавание продолжилось, и очень скоро мы уже были на борту родного линкора.
После обеда ко мне подошел судовой хирург и, помявшись, сообщил:
— Знаете, тот парень… Мне очень жаль, но он скончался.
— Кочегар Дэвис?
— Да. Он умер еще днем, не дождавшись отправки в плавучий госпиталь.
В тот же вечер наш сигнальщик отправил соответствующий сигнал на флагманский корабль:
— Просим разрешения на погребение Кочегара Дэвиса.
После короткого ожидания мы увидели ответное подмигивание. Ответ флагмана оказался предельно лаконичным:
— Дозволено.
Я прошел на шканцы и долго стоял, глядя на далекие и равнодушные звезды. Если бы меня спросили, о чем я думаю, то я, наверное, затруднился бы с ответом. Сегодня мой жизненный опыт пополнился новым переживанием: теперь я знал, каково это — находиться на одном корабле с мертвецом. Наверное, об этом я и думал. А также о том, кто такая эта мифическая Энни… И волнует ли ее судьба покойного Кочегара Дэвиса.
Моряки всегда с суеверным страхом относились к мертвецу на борту корабля. Их можно понять: не
