затем основал в Алабаме предприятие по сбыту леса и разбогател. Большую часть своих доходов он тратил на помощь исследователям в области медицины в Америке и в Европе. В ноябре 1947 года он написал Флемингу:
«Вы меня не знаете, но я один из тех, кто чувствует себя обязанным вам. Мне хотелось бы проявить свою благодарность чем-то более существенным, чем простые слова... Если у вас найдется свободное время, сообщите мне, много ли, по-вашему, в Англии
Флеминг ответил, что стереоскопический микроскоп сослужит ему большую службу, и предложил кандидатом на стипендию Амалию Вурека, не спросив ее согласия и даже не предупредив ее. Когда все было улажено, он поставил ее перед свершившимся фактом, посоветовал отказаться от стипендии Британского Совета и продолжать свою работу, пользуясь субсидией Бена Мэя, которая давалась на более длительный срок.
Амалия стала частой гостьей в доме Флемингов в Челси. Ей нравились и этот район, с которым было связано столько литературных имен, и этот милый уютный дом. Она любовалась красивой мебелью, старинным стеклом и редким фарфором, стоявшими на застекленных полках, собранными с большим вкусом антикварными вещами. Но больше всего ей доставляли удовольствие всякие выдумки Флеминга, который и в своей квартире использовал все, что было под рукой, подобно тому как он собирал лабораторную аппаратуру. Ему захотелось, чтобы у него на столе была электрическая лампа: он взял длинный шнур, не задумываясь, присоединил его к люстре спальни, опустил его на пол, просунул под дверь и протянул к столу. Люди запутывались в шнуре, декоратор нашел бы это уродливым, недопустимым, возмутительным, но Флеминг гордился своим приспособлением, а Амалию оно восхищало потому, что ни один человек в мире, кроме него, не способен был придумать такое примитивное разрешение вопроса и им удовлетвориться.
Иногда Амалия служила переводчицей между Флемингами и их многочисленными иностранными гостями. Она бегло говорила на трех языках, и Флемингу это казалось необычайным подвигом. В какой-то из вечеров она переводила слова одного грека, приехавшего из Испании; тот попросил, чтобы Флеминг подарил ему свою фотографию с автографом, Амалия воспользовалась этим и попросила и себе карточку. Флеминг сделал вид, что не слышит. Вмешалась его жена. «Алек, дайте ей вашу фотографию». Он ничего не ответил. Сарин наклонилась к Амалии и очень доброжелательно сказала, что муж часто говорит о ней. Флеминг явно смутился. Сарин настаивала: «Повторите ей то, что вы мне говорили». Он что-то пробурчал, достал карточку, подписал ее и протянул Амалии. Она поставила его портрет у своего изголовья. Друзья подшучивали над ней: «Знаете, это настоящий викинг, великан с белокурыми кудрями...» Но насмешки ее не трогали, она относилась к своему учителю с большой любовью и восхищалась им.
Флеминг продолжал получать приглашения из разных стран. В 1948 году он снова поехал в Париж, где его избрали членом Северной академии, президентом которой был Жорж Гюисман.
Во время своего пребывания в Париже Флеминг позировал скульптору Барону, который должен был вычеканить медаль с портретом Флеминга для монетного двора. Через несколько дней он получил письмо от Барона и фотографии медали.
Показал их 1) Хьюгу. Сказал:
Ответил: «Да».
В конце мая 1948 года Флеминг и его жена выехали в Мадрид, куда их усиленно приглашали. Крупные испанские ученые – Бустинса (из Мадрида) и Триас (из Барселоны) – организовали эту поездку, которая превратилась в триумфальное шествие. Куда бы Флеминг ни приезжал, на него обрушивался поток почестей, ставших теперь привычной частицей его жизни. В университетах Барселоны и Мадрида ему присвоили почетное докторское звание, избрали в академики, устраивали приемы, награждали орденами. Никогда еще не встречал он такого народного энтузиазма, такой горячей благодарности больных, которых он спас пенициллином. Они вставали перед ним на колени, целовали ему руки, преподносили подарки. У Флемингов сохранились бы самые чудесные воспоминания об этой поездке, если бы в Мадриде Сарин не заболела, и так тяжело, что у ее постели дежурила сиделка. По дневнику Флеминга видно, что он по своему обыкновению интересовался всем и был всем очень доволен.
Подарки лились рекой. Сапожник, которого спас пенициллин, подарил две пары обуви, одну из крокодиловой кожи – Флемингу, вторую – черную с золотом – леди Флеминг; портной – два костюма; исцеленная испанка преподнесла соболий палантин; благодарный оптик – очки в золотой оправе. С точки зрения коллекционера «случайных вещей» это было изумительное путешествие. Но пришлось дать тысячи автографов, произнести множество речей, которые переводчица переводила на испанский язык; прочитать
